«Леликом» подруги называли Черепашкину маму, потому что именно так к ней обращались все друзья и сослуживцы, хотя на самом деле ее звали Елена Юрьевна.

После ухода Алеши Люся, по настоянию Лу, измерила температуру. Ртутный столбик остановился на отметке 38,8. Безропотно Черепашка выпила таблетку шипучего аспирина, которую Лу отыскала в их домашней аптечке. И сейчас Люсе казалось, что температура спала. Впрочем, она знала наверняка: будет у нее утром температура или нет, вызовет мама врача или не вызовет, а в школу она все равно завтра не пойдет. «Завтра уже четверг. А потом… – думала о надвигающемся кошмаре девушка, – а потом наступит пятница…» Невольно ей представился Женька, лежащий в гробу. Лицо его было белым как мел, губы бледно-бледно-розовыми, а веки почему-то подрагивали. С силой тряхнув головой, словно сбрасывая наваждение, Люся прерывисто вздохнула.

– Ты пойдешь со мной в пятницу? – во второй раз за вечер спросила она у подруги.

– Пойду, пойду, – ответила та, и Люсе показалось, что в голосе Лу прозвучало плохо скрываемое раздражение.

Его бледное лицо мирно покоилось на белоснежной подушке, обшитой по краям воздушным кружевом. Темно-русые волосы были аккуратно зачесаны на прямой пробор. И, глядя на них, Черепашка вдруг подумала с сожалением, что напрасно Женька не носил такой прически при жизни. Но она тут же устыдилась так некстати явившейся мысли и заставила себя отвернуться. Но лицо покойника неотвратимо и властно притягивало ее к себе. И вот она уже снова разглядывает его впалые щеки, выступившие вперед острые скулы, бледно-розовые губы, на которых словно застыла улыбка, которая была ей так знакома и которую она когда-то так любила…

И все вроде бы так, как обычно бывает на похоронах – печально, торжественно, жутковато… Но что-то ей кажется странным, только вот она никак не может понять, что именно. И за эти мысли Люся тоже себя ругает. Разве об этом она должна сейчас думать? Что ей за дело до каких-то странностей, когда на столе лежит…

Конец ознакомительного фрагмента.