Мать прямо, конечно, не говорит. Но намеков звучит достаточно.

На самом деле тонна информации, которая на меня падает сверху, придавливая, словно грудой металла, не дает относиться ко всему наивно. Все слова я делю ровно пополам, параллельно проверяя сказанное. Нахожу доказательства, убеждаюсь, что мне не врут, даже отцу не говорю, что провожу свое «расследование». Не потому что совсем уж никому не верю – просто все это слишком.

Жена, дети.

Один вне брака от женщины, к которой я вроде как вернулся после разлада с Лизой. Два в браке от аферистки.

Ни к одной у меня нет никаких чувств. И детей я совсем не помню, чтобы их… любить. Звучит отстойно. Но вместо воспоминаний из такого важного периода своей жизни в голове ноль картинок.

Наверно, я должен испытывать чувство вины, и где-то в глубине души оно есть. Но по факту, все люди, о которых рассказывает, в основном, мать – для меня чужие.

В груди вакуум.

И вот от этого по-настоящему хреново.

Чтобы меня не разоблачили, в офисе я свожу контакты до минимума. Все назначения встреч через помощницу, на беседы с партнерами соглашаюсь, только полностью изучив наши дела.

Разумеется, Лизе я тоже ничего не объясняю. Звоню ей иногда, и детям тоже звоню. Впервые услышав ее голос, возникает странное ощущение. Описать его я пока что не могу, да и память молчит. Словно волнение где-то вдалеке, тревога, как будто я хочу ей что-то сказать, но вот что и почему эта хрень тисками сдавливает внутри, черт его знает.

Мой врач утверждает, что мне не нужно пытаться все вспомнить. И грызть себя за это тоже не нужно. Я должен отпустить ситуацию и знакомиться со всеми заново. И если мне очень повезет, когда-нибудь, память начнет возвращаться. А пока что прогноз неутешительный.

И к тому, что восстановить в памяти ничего не удастся, я тоже должен быть готов.

– Папа, смотри, единорог передает тебе привет, – дочь, ее зовут Арина, машет плюшевой игрушкой перед камерой и забавно смеется. Артем убегает.

Сын, уже который раз после сухого привет и нескольких фраз, говорит, что у него дела и из зоны видимости исчезает.

Дела. Ему скоро четыре исполняется, какие у него могут быть дела? Впрочем, иногда он идет на контакт.

Меня умиляют эти карапузы, правда. Забавные. Но это как в гости к другу прийти и поразиться, как выросли его дети. А то, что эти сорванцы мои… Мои сорванцы…

Вдруг ловлю себя на мысли, что мне нравится их так называть. Обалдеть, конечно.

У меня есть дети.

Я, пожалуй, начинаю проникаться, все еще испытывая недоумение. Однажды, я даже звоню Лизе вне плана.

Да, все звонки, которые я должен совершать, чтобы поддерживать видимость обычной жизни, у меня внесены в личное расписание. А этот я делаю в порыве.

Хочу голос ее услышать. Как идиот звоню и чушь несу, а потом она кладет трубку.

Холодная, неприступная.

Да, я знаю ее именно такой.

Зря я ей позвонил. Скоро вернется Злата, и надеюсь, хоть что-то я смогу почувствовать.

Мать явно к Лизе настроена не очень хорошо, но в целом, не сильно высказывается. Говорит, я все пойму сам, когда вернется та, которая тоже родила мне ребенка. И связь с которой у нас была еще до Лизы.

Кстати, Злату я немного знаю, пересекались в общей компании. Не помню, чтобы западал на нее, но отмечал, что замутить с ней возможно. Правда, тогда я рассчитывал максимум на один раз. Но судя по документу, который я обнаружил, ее сын Федя реально и мой тоже.

А вот с Ариной и Артемом выходит жесткая накладка. Я начинаю привязываться к ним, даже однажды решаю приехать без предупреждения.