Берёт с комода идеально сервированный серебряный поднос и ставит мне на колени.

Нежнейшее на вид филе, украшенное половинками лайма, с причудливыми узорами соуса по краям тарелки. А этот божественный аромат…

В животе громко заурчало.

– Хочешь сказать, что сам это приготовил?..

– Ну, конечно! – взгляд непонимающий (ну и вопросы!). Словно готовить двадцатилетнему парню как заправскому мишленовскому шеф-повару – это в порядке вещей.

– Врёшь, – с недоверием смотрю на сервировку – вилка слева, нож справа, салфетка в кольце. А ты та ещё шкатулочка с сюрпризом, маленький психопат.

– Может, и вру. Может, в соседней комнате я держу на цепи Гордона Рамзи, – уголки живописных губ ползут вверх.

А щенок умеет шутить. Просто обхохочешься.

Снова кошусь на еду, и в голове что-то щёлкает. Боже мой, вот оно – озарение!!!

Отодвигаю от себя поднос и демонстративно вытягиваюсь на кровати.

– Я не голодна.

– Бурчание твоего живота слышно даже в саду.

– Я не хочу есть, что непонятного? – рычу в ответ и сбиваю ногой поднос. Великолепное кулинарное творение со звоном падает на пол, ковёр ручной работы впитывает разлившийся сливочный соус.

Кай равнодушно смотрит на устроенный мной беспредел, и губы растягивает улыбка.

– Истеричка.

– Сам такой!

Засунув руки глубоко в карманы джинсов, он неторопливо подходит ближе и, склонив голову набок, говорит тихо и невероятно спокойно:

– Если ты думаешь, что твои детские выходки меня разозлят – ты ошибаешься. Если ты думаешь, что выведешь меня этим из себя – ты ошибаешься. Если ты до сих пор считаешь, что я желаю тебе и твоему сыну зла – ты очень сильно ошибаешься. И я не буду принуждать тебя делать что-то против твоей воли, даже не мечтай.

– Я не хочу сидеть прикованной к кровати, но я же сижу!

– Это вынужденная мера.

– Я доберусь до тебя, слышишь? Клянусь, – шиплю, глядя в его аквамариновые глаза, и он понятливо кивает:

– Да-да, я помню: член в задницу и всё такое. Надеюсь, когда ты будешь меня истязать, моё имя будет вылетать из твоего рта так же страстно, как и когда ты душила меня в своём сне.

Он всё слышал и теперь издевается! Знает, сучёныш, какое влияние оказывает на женщин его смазливая рожа.

– Может, ещё что-то? Душ? Туалет?

– Да, одна просьба: можешь, пожалуйста, сдохнуть?

Он запрокидывает голову назад и заразительно хохочет. Чистый звенящий смех. Кусаю губы, чтобы не улыбаться самой. Хорош, сукин сын.

Отсмеявшись, он молча разворачивается и направляется к двери:

– Я уеду ненадолго. Появились важные дела.

Смотрю на его удаляющуюся спину, и в душу вгрызается паника. Он уходит? Оставляя меня здесь прикованной? Совсем одну?!

А если по пути его собьет машина, и я сгнию здесь, брошенная всеми? А Миша, что будет с ним?! Нет, нет, не надо никуда уезжать! Только не сейчас!

Снова сажусь, тревожно провожая его взглядом.

– Ты скоро вернёшься?

Он сжимает дверную ручку и оборачивается.

– Боишься? – в голосе нет триумфа или радости, скорее неприкрытая грусть.

Согласно киваю. 

Покладистая узница Наташа. Умница. Молодец. 

Он резко отходит от двери и идёт в мою сторону, а подойдя непростительно близко, встаёт на колени и берёт моё лицо в свои руки.

– Не бойся. Я не брошу тебя. Никогда не брошу.

Горячее дыхание обжигает губы, а потемневшие глаза смотрят куда-то дальше, чем просто в мои расширенные зрачки. Взгляд словно настырный росток пробивается сквозь мои мысли, душу, прорастает сквозь невысказанные даже самой себе потаённые желания. Он так близко, как во сне…

– Я приеду совсем скоро, – говорит шёпотом, еле слышно. Словно призраки, населяющие дом, не должны знать о его планах. Только я.