– Не убивай его, Верка, – хрюкнул приятель паренька. – Он исполнит твое желание!

– Неужели? – изумилась Бобышка, хватая коллегу за шиворот. Тот вывернулся и, дожевывая на ходу, засеменил к двери.

– А мы чего ржем? – нависла Верка над вторым. Тот сделал примирительный жест и чуть не рухнул лицом в тарелку.

Постреливая выхлопом, подъехал старенький микроавтобус с эмблемой «Форда». Он припарковался недалеко от столика, с подножки спрыгнул Макар Глуховец, покосился на Верку и пружинящей походкой отправился к багажнику. Макар почти не изменился – стройный, в меру накачанный, с загорелой «греко-римской» физиономией.

– Так-так, – вновь подбоченилась Бобышка. – Нарисовалась их светлость. Рабочий день на исходе. Почему один? Где Кузьменко?

– Отпросился Кузьменко, – проворчал Макар, выволакивая из багажника тяжелую коробку. – Мать у него болеет.

– Вот это скорость, – восхитилась Бобышка. – В шесть заканчивает работу, а в пять уже дома. И почему я одна такая порядочная? Волоку этот воз и постоянно получаю люлей от Симаковой!

– Вер, заглохни, а? – попросил Макар, выгружая коробку на стол. Он был мрачен – впрочем, для Макара это было нормальное состояние.

– Я не тачка, – отрезала Верка. – Я не заглохну. А ты, конечно, по дороге на работу заехал проведать любимую бабушку. Ну, и засиделся, заодно поужинал. Ты же не ушел от бабушки голодным?

– Вер, достала. – Макар покрывался пунцовыми пятнами. – Трахнись ты уж с кем-нибудь, а то становишься невыносимой!

– С кем? – прорычала Верка.

– С кем угодно, – фыркнул Макар, доставая вторую коробку. – Только не со мной…

В груди защемило. Какие же они свои, в доску родные… Желание выйти из-за дерева и обнять эту парочку просто разрывало. Что это даст? Поставить и этих людей в неловкое положение? Он попятился, шмыгнул за угол…

Солнце садилось, море усыпали солнечные зайчики. Он брел по дощатому причалу мимо пристани, косился на элегантные яхты, на старенькие катера. Прогулялся на пирс мимо леса мачт и деревянных бортов, постоял на краю, наблюдая, как с пирса «солдатиками» ныряют детишки младшего и среднего школьного возраста. Усмехнулся, вспомнив детство, побрел обратно.

– На месте стой! – прозвучал за спиной веселый голос. – Ну, в натуре, пингвины прилетели!

Он обернулся. С экскурсионного баркаса под названием «Венеция» спрыгивал обнаженный по пояс крепыш, исписанный татуировками. Физиономия сияла от уха до уха. Не спрашивая разрешения, он заключил Максима в объятия и без усилий его приподнял.

– Как я тебя подкрямзил, корешок! – захохотал татуированный. – А ведь я с ходу тебя прикупил, не зашифруешься!

– Угрюмый? – растерялся Максим и невольно заулыбался – хоть кто-то в этом городе ему рад. А старый школьный товарищ – Виталик Угрюмый (никакое не погоняло – фамилия) пританцовывал, хлопая Максима по плечу, скалился во весь рот:

– Прибыл от хозяина, Максим? Ну, ей-богу, солнце кому-то засветило… Ты не на заборе случайно расписался? – на миг насторожился Угрюмый, а когда Максим решительно помотал головой, вновь расцвел в непринужденной улыбке. – Понял, менты расщедрились, чего это они? Ну, давай, бухти, какими судьбами, как делишки? Как там Чалкина деревня?

– На месте Чалкина деревня, Угрюмый. Чего ей, зоне, сделается? Вот, решил прокатиться по памятным местам, совершаю, так сказать, очередную кругосветку…

– Ништяк, братуха, ништяк, – восторгался Угрюмый. – Я ведь, не поверишь, тоже на кичу сбегал, первоходка была…

– Слышал от Фаткина. – Максим с интересом разглядывал живописные полотна, украсившие Угрюмого. Стандартный набор: драконы, колокола, проклятие ментам, загубившим буйную молодость. Похоже, Угрюмый на зоне неплохо провел время, в отличие от Максима.