Радует уже то, что Юля открыто не посылает меня в пешее эротическое, хотя, признаю, заслужил. И не только это, но и много большее. Той же скалкой по голове или сковородкой по хребтине.
А она – нет, терпит мое присутствие, выслушивает, старается держаться ровно, пусть ей это и не нравится. Иногда кажется, она даже мысленно матерится, а вслух – ничего, сдержанность и самообладание.
Она изменилась. Повзрослела, стала не то чтобы спокойнее, скорее уравновешенней, уверенней в себе, пластичней и женственней.
Это я заметил не сразу, а вычленил вот так постепенно, из личных наблюдений в пару встреч, из докладов парней, из сегодняшнего телефонного разговора.
– Прости, что перебила, – Котова спохватывается раньше меня.
Вот только извиняться ей нет причины.
– Глупости, – обрываю. – Говори, Юль. Что хотела? – настаиваю голосом.
Любая фраза, произнесенная ей лично, а не под воздействием необходимости, как трос, что укрепляет призрачный мостик нашего общения, перекинутый над пропастью из недопониманий, недоверия и обид.
– Я хотела тебя попросить, – начинает она неуверенно.
Делает паузу, прочищает горло, будто боится продолжать. Не тополю, не задаю наводящих вопросов. Молчу, позволяя высказаться.
– Давид, я понимаю, ты хочешь сказать Амине, что являешься ее отцом, но… Черт, это сложно, – слышу, как Юля чуть отстранив трубку, тяжело вздыхает. Смотрю на нее, сидящую на подоконнике и вижу, как она запрокидывает голову и зарывается свободной рукой в волосы, наматывая «хвост» на палец. Нервничает, но заканчивает мысль. – Я хочу попросить тебя не торопиться.
Тараторит скороговоркой. И замирает. Даже дыхания больше не слышно, а силуэт в окне застывает, словно статуя.
Уверен, ждет, что откажусь. Начну настаивать и давить. Опущусь до угроз.
Только зря.
Она – мать. Если считает, что так будет лучше для ребенка, спорить не стану. Но важное для себя уточняю:
– Сколько?
– А?
Ну вот, явно не верила, что получит согласие.
Хотя стоит ли удивляться?
Раньше я, не особо утруждаясь, уговаривал ее на всё, чего хотел сам. И даже если поначалу она сопротивлялась, то грамотными фразами и умелыми действиями легко менял ее «нет» на «да» в ста случаях из ста.
– Сколько тебе нужно времени, Юля? – даю понять, что согласен на ее просьбу.
– Две недели, – выпаливает она, а после чуть более тихо добавляет, – максимум месяц. Я хочу сама с ней поговорить, подготовить, не травмировать неожиданно, а дать время осмыслить ситуацию. Сейчас же такой возможности не будет. Ты, наверное, уже знаешь, Соня с Алексом и близнецами улетают на две недели в Италию. Немного отдохнуть. А мы с Аминой переезжаем к ним, чтобы присматривать за Надюшкой и Богданом.
– Я понял. Не волнуйся, у тебя будет это время, – даю «добро», но тут же озвучиваю своё условие. – Но я хочу с ней общаться уже сейчас, а не через месяц. Хочу, чтобы она ко мне привыкала, узнавала.
Как и ты.
Добавляю мысленно.
– Ладно... Хорошо… – по голосу слышу, Юля рада уступке с моей стороны. – Спасибо.
А вот благодарность лишняя. Это я ее должен благодарить за каждый день, что она заботилась об Амине, но об этом мы поговорим позже.
– Не за что, – даю понять, что тема исчерпана.
– А ты о чём начал говорить, когда я помешала? – осмеливается напомнить Котова.
И я решаю, что нет смысла больше тянуть время. И так его слишком много потратили впустую.
– Я сегодня вернулся из Турции, – произношу ровно, гася шквал эмоции, разъедающий душу, стоит вспомнить разговор с отцом, делаю паузу и заканчиваю. – Теперь я выяснил всю правду.