Девушка хмыкнула, покачивая бедрами, прошла к двери, на пороге обернулась, подмигнула и вышла, захлопнув дверь.

«Тьфу ты, шалава!», – я вытащил из кармашка сумки умывальные принадлежности, запер входную дверь и отправился в ванную…

Школа телохранителей находилась в большом, старинном здании с двумя грустными атлантами на фронтоне, поддерживающими большой балкон с пузатыми балясинами.

На медной доске у входа значилось одно единственное слово: «Щит». И эмблема – стилизованное перекрестие оптического прицела, на фоне открытой ладони.

Предъявив на входе свое направление, я сразу был отправлен к начальнику школы, Сигизмунду Вершанскому.

Вершанский, седой, громадных размеров мужчина с колоритным шрамом на щеке, молча взял рекомендательное письмо, бегло просмотрел его, затем сказал, серьезно и тихо:

– Вас рекомендует Руслан, пишет, что вы весьма и весьма достойный молодой человек… Сегодня в шестнадцать ноль-ноль вы пройдете тестирование на профпригодность. Если результат тестирования окажется отрицательным, вам, к сожалению, придется покинуть нашу школу. Сейчас идите в семнадцатую комнату, на медосмотр. Желаю удачи.

Несколько ошарашенный таким приемом, я вышел в коридор и отправился разыскивать нужную комнату. В коридорах «Щита» было тихо. Ряды одинаковых дубовых дверей с медными номерками, ковровые дорожки поверх паркета, картины и цветы в холлах, и… и видеокамеры, поворачивающиеся на ножках кронштейнов. Чисто, пусто, солидно, холодно…

Семнадцатая комната оказалась этажом выше, и по сути была целым залом, с рядами кресел вдоль стен. На креслах в разнообразных позах сидело с десяток мужчин, на первый взгляд показавшихся мне братьями – все под два метра ростом, огромные плечи, руки-клещи, и минимум интеллекта под низкими лбами.

«Видать, тоже претенденты. Абитура. Куда мне до них», – невесело подумал я, скромно приземлился в крайнее кресло и прислушался к разговору двух парней, сидящих неподалеку.

– Да медосмотр – фигня. Главное – тест! – горячо убеждал густо татуированный качок в майке без рукавов другого, медведеобразного и наголо бритого. Тот мрачно сдвинул брови и пробасил:

– Тебе-то – фигня. А у меня сердце в «качалке» засажено. Не примут, шеф потом шкуру спустит. Скажет, мать его перегреб: «Ты что, в натуре, больной? Ну, вот и давай, канай в больницу.». Он у меня крутой больно, падла.

– Да не боись, Колек. Примут, куда денутся. Бабки им заплатили? Ну и все, базаров быть не должно.

Неожиданно в дальнем углу зала открылась дверь, и появившийся из-за нее парень в камуфляжке выкрикнул три фамилии. Амбал, жаловавшийся на сердце, обреченно махнул рукой:

– Ну все, я пошел.

– Ни пуха, ни три-пера! – пожелал ему его знакомый.

– Пошел ты на… – буркнул бритый «сердечник» и вместе с еще двумя названными бугаями скрылся за дверью.

Я повернулся к оставшемуся без собеседника парню:

– А что он так волнуется? Там суровый отбор?

– Хуже, чем в космонавты. Семерых уже завернули. А ты что, тоже сюда?

– Ну да. – я пожал плечами, мол, так получилось, направили вот.

Татуированный засмеялся:

– Ты че, мужик. Тут такие орлы не проходят, а ты-то, «пардонте», просто хиляк. А может ты этот…

Он поводил руками перед собой, намекая на приемы у-шу. Я, обидевшийся на «хиляка», важно кивнул:

– Этот, этот…

– Ну, тогда прощения прошу, – посерьезнел парень: – Тогда у тебя со здоровьем, видать, все в порядке. И ваще, ваших, «кияшников», лучше берут. Говорят, сейчас «шкафы» не в моде.

Подивившись такому прагматичному походу к своей будущей профессии, я скосил глаза на татуировки, покрывавшие плечи и руки парня. Драконы, змеи, обнаженные красотки, пауки и летучие мыши сплетались в головоломные узоры, и разобраться, где начало и конце композиции и что она обозначает, было совершенно невозможно…