Оттуда пахнуло теплыми запахами ланолина и навоза. Баржа была гружена шерстью.

Глупо, конечно, засыпать на незнакомой барже, не ведая, какие незнакомые утесы будут проплывать мимо, когда вы проснетесь, не подозревая, что баржи традиционно уходят рано утром (отправляясь в путь еще до того, как взойдет солнце), понятия не имея, какие горизонты будут приветствовать вас завтра.

Вы это знаете. Эск не знала.

Эск проснулась от чьего-то свиста. Она лежала абсолютно неподвижно, прогоняя в голове события вчерашнего вечера. Вспомнив наконец о том, как она здесь оказалась, девочка осторожно перекатилась на живот и чуть-чуть приподняла брезент.

Итак, она по-прежнему здесь. Но это «здесь» успело переехать.

– Значит, вот что называют плаванием, – сказала она себе, наблюдая за скользящим мимо далеким берегом. – По-моему, в этом нет ничего особенного.

Ей и в голову не пришло испугаться. В течение первых восьми лет ее жизни мир был чрезвычайно скучным местом, и теперь, когда он понемногу становился интересным, она не собиралась проявлять неблагодарность.

К далекому свисту присоединился лай. Эск откинулась в шерсть, мысленно потянулась к собаке и, отыскав ее сознание, мягко Позаимствовала его. Из бестолковых, беспорядочных мыслей животного она узнала, что на барже плывут по меньшей мере четыре человека, а на других баржах, вереницей протянувшихся по реке, находится еще множество людей. Некоторые из этих людей, похоже, были детьми.

Она отпустила собаку и долго смотрела на пейзаж – баржи проплывали между высокими оранжевыми утесами, опоясанными полосами камня самых разных цветов, благодаря чему горы выглядели громаднейшими сандвичами, сооруженными каким-то голодным богом. Эск всячески пыталась увильнуть от упорно преследующей ее мысли. Однако та настаивала, вторгаясь в ее сознание словно танцор, прыгающий под дверью туалета Жизни. Рано или поздно Эск придется вылезти из-под брезента. На этом настаивал не ее желудок, но мочевой пузырь, который не желал терпеть никаких отсрочек.

Может, если она…

Брезент над ее головой резко отдернулся в сторону, и к ней склонилось большое бородатое лицо.

– Так-так, – сказало лицо. – Что это у нас тут? Заяц, похоже?

Эск смерила лицо холодным взглядом.

– Ага. – Смысла отрицать очевидный факт не было. – Может, ты поможешь мне вылезти?

– А ты не боишься, что я брошу тебя… щукам? – поинтересовалось лицо и, заметив ее растерянный взгляд, услужливо пояснило: – Таким большим пресноводным рыбам. Шустрым. Зубастым. Щукам, одним словом.

Такая мысль даже не приходила ей в голову.

– Не боюсь, – правдиво ответила она. – А что? Ты это сделаешь?

– Нет. На самом деле нет. Не бойся.

– Я и не боюсь.

– О-о.

Из-за брезента появилась смуглая рука, прикрепленная к лицу обычными, свойственными человеку приспособлениями, и помогла Эск выбраться из гнездышка в тюках шерсти.

Эск стояла на палубе баржи и осматривалась. Небо, синее, как бочонок для сухарей, крепко обнимало широкую долину, по которой текла река, неторопливая, будто бюрократическая процедура.

За спиной у Эск возвышались Овцепикские горы, которые по-прежнему служили коновязью для облаков, но уже не доминировали над пейзажем, как делали это все те годы, что Эск их знала. Расстояние поубавило им спеси.

– Где мы? – спросила она, вдыхая запахи плавней и осоки.

– В верховьях реки Анк, – ответил ее пленитель. – Ну и как тебе здесь?

Эск посмотрела вверх и вниз по течению. Анк стал гораздо шире, чем был в Охулане.

– Не знаю. Реки явно прибавилось. Это твоя лодка?

– Судно, – поправил ее собеседник.