^>49Чередниченко. Указ. соч. – С. 248–249.

^>50 Там же. – С. 248–249; Курбатов В. О проблемах литературы // Знамя. – 1999. – № 1. – С. 207–208.

^>51Parthe K. Russia’s Dangerous Texts. Politics Вetween the Lines. – New Haven and L., 2004. – P. 98.

И. Л. Бражников

Московский педагогический государственный университет, Москва

Творчество Валентина Григорьевича Распутина, и в частности его повесть «Прощание с Матерой», продуктивно исследуется как с социально-исторической, философско-психологической и языковой сторон^>1, так и в аспекте мифопоэтики^>2. Принято считать, что в 1970-е годы «складывается особая распутинская мифопоэтика»: современную ему действительность писатель отображает «сквозь призму природно-космического порядка бытия». Важно отметить при этом, что термин «природно-космический порядок» в данном случае является достаточно условным и для мифопоэтики Распутина ничуть не менее существенны социальное, религиозное и историческое измерения. В частности, ряд исследователей выделяют в его творчестве христианские мотивы, отмечают связи повести «Прощание с Матерой» с текстом Апокалипсиса^>3.

Термин «хронотоп», введенный в отечественную гуманитарную науку М. М. Бахтиным^>4 для характеристики пространственно-временной организации текста, означает единство конкретного пространства и времени. Впервые он встречается в начале ХХ в. у российского физиолога и мыслителя князя А. А. Ухтомского^>5. При этом важно отметить, что термин «хронотоп», принадлежащий по преимуществу к исторической поэтике, продуктивно используется и в исследовании мифопоэтики. Он позволяет не разрывать историю и миф, составляющие живую и единую ткань текста. Хронотопический образ одновременно и мифологичен, и конкретно-историчен. Как отмечает А. Я. Гуревич, «эти универсальные понятия [пространство и время – И. Б.] в каждой культуре связаны между собой, образуя своего рода “модель мира»” – ту “сетку координат”, при посредстве которых люди воспринимают действительность и строят образ мира… Человек не рождается с чувством времени, его временные и пространственные понятия всегда определены той культурой, к которой он принадлежит»^>6.

Остров Матера в повести «Прощание с Матерой» – можно сказать, классический пример, образец хронотопа. С одной стороны, он предельно историчен, конечен и перед читателем разворачивается вся его история (как, согласно известным представлениям, перед смертью человека внутри него разворачивается история его земной жизни), с другой стороны, Матера – образ, укорененный в глубинных пластах мифа. Таким его и подает автор – и в его завершенной историчности, и в его мифологичности – принципиально незавершимой.

Можно сказать, что история и миф, конечность и бесконечность даже ведут своего рода «спор» на страницах распутинской повести. Исход этого спора, несмотря на трагическую предопределенность финала – исполнение «сроков», – неочевиден.

Как известно, прототипом Матеры послужила Аталановка – затопленная родная деревня писателя. Распутин позволил лишь одну художественную вольность – изменил береговое поселение на островное. Это вроде бы незначительное и как бы «естественное» пространственное смещение существенно углубило авторский замысел, поскольку привело к изменению архетипики текста и вывело писателя на древнейший со времен начала письменной культуры хронотоп.

Конкретно-исторический сюжет о затоплении острова Матера водами сибирской реки Ангары в середине ХХ в. органично вплетается в ткань метатекста, существующего на протяжении нескольких тысячелетий практически во всех литературных традициях мира. Хронотоп острова занимает одно из центральных мест уже в фольклоре и древнейшем эпосе. Можно вспомнить хотя бы остров предков, омываемый водами смерти, к которому отправляется Гильгамеш в поисках вечной жизни, или воспетые Гомером Елисейские поля (в латинской транскрипции – Элизиум), расположенные на блаженных островах («Одиссея», IV, с. 563–568), где упокоивались души избранных героев.