Новоиспечённый праведник сам выправил ситуацию:

– Я рад, что сумел тебе помочь! И я ничуть не расстроен, что всё-таки умер. Раз надо – значит, надо, – легко сказал он, всем своим лучистым видом показывая, что теперь ни за какие коврижки не променяет эту новую Жизнь даже на тысячу старых.

К бывшему солдатику подошёл его Проводник и аккуратно намекнул, что время встречи вышло.

– До свидания! – махнул рукой парнишка, нисколько не сомневаясь, что они встретятся позже, уже в Раю. Сортоксу бы его уверенность…

– Пока, – сдержанно ответил Жнец. Праведный Человек и его Ангел-Проводник удалились на несколько метров и растаяли, рассыпавшись серебристыми искрами.

Сзади подошёл Рафаил.

– Знаешь, – задумчиво сказал Сортокс, – по-моему, я понял, для чего меня войной наказали. Не чтоб я там упахался до полусмерти и стал посмирней, хотя и для этого, разумеется, тоже. Мне кажется, меня туда отправили ради всего этого: ради моего убийства на поляне, ради Суда. Ради вот этого разговора с ним…

Рафаил улыбнулся. Хранимый им любимый человечек потихоньку начинает понимать, как на самом деле устроена Вечная Жизнь и что в ней по-настоящему ценно. Такими темпами он, дай Бог, действительно когда-нибудь достигнет Царствия Небесного…

Адыгея, апрель 2022 г.

Я боялась, я всегда боялась.

Боялась поскользнуться на ровном месте, упасть с небес, где часто находилась, на землю и сбить планку, если прыгну слишком высоко.

Я никогда не сидела под яблонями, чтоб яблоко не упало когда-нибудь на мою голову и по этой причине в моём воспалённом страхами мозгу не зародилась какая-нибудь сумасбродная идея…

Ещё я боялась потерять память, если вдруг влюблюсь, и тормоза, если захочу пойти ва-банк, и последнюю каплю рассудка, когда он помутится от…

Представьте: я никогда ни с кем не целовалась, боясь оказаться на седьмом небе или (о ужас!) не почувствовать в животе летающих насекомых, даже если это всего-навсего бабочки…

Я очень боялась карандашей, авторучек, всего-всего пишущего, что соблазнит меня писать что-то, что непременно попадёт в… стол, или того, что мои рукописи… сгорят! Смертельно боялась я и того, что никогда не стану Поэтом хотя бы одного-одинёшенького Шедевра и притом – бессмертного!

Короче говоря, я боялась пуще смерти – людей, особенно читателей, и издателей…

Последние вызывали во мне просто панический страх! Мне постоянно казалось, что если я, в своих дрожащих от страха руках, принесу им рукопись, то они, не глядя на меня, скажут:

– Бросьте её там где-нибудь на стол, может быть, когда-нибудь руки и дойдут… Кстати, как ваша фамилия?

Вот этого вопроса я как раз и опасалась так, что меня бросало в холодный пот, когда мне его задавали, ведь моя фамилия была абсолютно… неизвестная, ничего не говорящая…

Но ещё больше я боялась, что этот Издатель вдруг поднимет на меня взгляд и будет им… ощупывать – понимаете… как? Да, я боялась, что этот пожилой мужчина сниметс себя очки и… предложит мне «сон в лунную ночь» – и при-том, вместе с ним… Я же слышала, что в мире искусства многое идёт через «постель», поэтому-то и в театральный институт побоялась поступать, о чём с детства мечтала, – потому что боялась бородатых режиссёров, которые при первой встрече предлагали выполнить соответствующие этюды, чтобы глубже почувствовать мой талант…

И этого таланта в себе, как вы понимаете, я боялась тоже. Маститые писатели, обладавшие «большим весом», с которыми я не раз с опаской встречалась, «клевали» именно на него, и я с жутью протягивала им свои опусы… Ведь я дико боялась, что они с ходу решат «протолкнуть» их в издательства, шепча мне на… ухо, прямо в самую эрогенную зону, какие я должна внести поправки, чтобы мои «писульки» превратились в Книгу. И я дико боялась подобных предложений, но ещё больше я, признаюсь вам как на духу, боялась, что таких предложений не… поступит! Поэтому я боялась зеркал, которые могли доказать мне, что я не внушаю даже этим добродушным стариканам желания дуть мне хотя бы и только в ухо…