Казалось бы, что дела у наших коллег, изучавших мышление как процесс, обстояли несколько лучше. Мы, изучая мышление как деятельность, могли фиксировать процессы порождения психологические новообразований и пытались выяснять их роль в детерминации, направленности, избирательности мыслительной деятельности. Научная школа другого замечательного психолога А.В. Брушлинского, выходя к тем же феноменам, интерпретировала их в духе галилеевского мышления. Например, значения, смыслы и ценности понимались как разные качества одного и того же объекта, которые открываются по мере включения объекта в разные системы связей и отношений. Это позволяло теории удержаться в рамках парадигмы отражения. Сложным для нас оставался вопрос о порождении системных сверхчувственных качеств в актах взаимодействия, которое мы не смогли тогда оценить именно в его порождающем эффекте. Для теории С.Л. Рубинштейна – А.В. Брушлинского, в которой как фундаментальное рассматривалось положение о непрерывном взаимодействии человека с миром, как не странно, камень преткновения оставался тем же самым. Полагалось, что взаимодействие не порождает такое качество, как смысл, а при определенных условиях открывает его как то, что всегда было в объекте.

Объяснительные возможности двух теорий были ограничены тем, что отношение субъекта к объекту было «вынуто» из самого взаимодействия. Это приводило к сосуществованию двух логик – логике деятельности, в рамках которой можно было понять механизмы ее избирательности, и логике отражения, полагающей непосредственность акта взаимодействия, в который не может (не должна) вмешаться никакая «третья реальность», дабы не вносить в него никакого субъективного искажения. Констатация сосуществования двух логик станет очевидным фактом только к 1984 году (см. обобщающий труд Б.Ф. Ломова «Методологические и теоретические проблемы психологии»). В этом же году О.К. Тихомиров напечатает свою «Психологию мышления», в которой указанная дуальность опровергалась не столько даже теоретически, но прежде всего экспериментально. И по сей день, как мне кажется, нет другого метода исследования, который позволял бы непосредственное изучение динамики формирования актуального сектора жизненного пространства человека, как позволяет это делать метод синхронной регистрации КГР и содержательного состава разворачивающейся деятельности.

Так почему же всегда было так трудно оценить по достоинству то, что было проделано О.К. Тихомировым? Можно сказать, что многие его идеи обогнали свое время, но это не будет полным ответом. В начале 70-х психология не успела осмыслить реально зарождающейся в ней неклассицизм, а О.К. Тихомиров заявлял идеи уровня пост-неклассицизма. Психологи еще не привыкали к мысли о трансцендентальной природе человека, а у нас уже «предметы выходили из себя», обретали субъективные измерения и благодаря этому «двигались в план сознания». Еще психика рассматривалась в своей адаптивной функции, гомеостазически, а в школе О.К. Тихомирова решались проблемы роли психологических новообразований в самоорганизации человека. Общество только констатировало наступление эпохи информатизации, а О.К. Тихомиров уже ставил и решал проблему удаленных психологических последствий компьютеризации. Гипотеза Л.С. Выготского о единстве интеллекта и аффекта получила развернутые доказательства в то время, когда еще не были сделаны открытия в области нейрофизиологии эмоций, которые позволили объяснить их связь со смыслообразованием и избирательностью сознания (Н.П. Бехтерева, 1988). Об опережающей роли эмоций О.К. Тихомиров писал на два десятка лет раньше, чем, в физиологии эмоций будут обнаружены механизмы, объясняющие каким образом и почему эмоциональная реакция опережает когнитивную (Дж. Леду, 1995). Мне кажется, что Олег Константинович не хотел тратить жизненные силы на борьбу с противодействием, которое неизбежно бы возникло при более категоричном отстаивании им идей, и без того «неподъемных». У меня сложилось впечатление, что всю свою жизнь он стоял перед подлинно бахтинской проблемой и в своих выступлениях перед коллегами, в беседах с нами, в лекциях для студентов он решал эту проблему: «что я хочу сказать, и что я могу сказать, чтобы быть понятым». Некоторые до сих пор путают его понятность с простотой излагаемых им идей.