Опустил глаза в вырез моего платья, приподнял одну бровь и усмехнулся криво своими чувственными губами.

– Могло быть и лучше. Я думал шлюшки ухаживают за собой, поддерживают товарный вид. Но, видимо, спрос низок и товар не востребован.

Замахнулась, но он перехватил мою руку и завел ее за спину. От ярости и ненависти начало драть в горле и ломить ребра. Ненавижу подонка!

– Я подожду, Аня. Я умею ждать. Ты приползёшь. Я тебе обещаю. На коленях.

Наклонился через меня, открыл дверь и вытолкал меня из машины на тротуар.

– Мой номер найдешь, когда решишь, что готова поторговаться. Не забудь завтра выехать вовремя из моей квартиры.

Визжа покрышками, джип рванул с места, а я, тяжело дыша, так и стояла на дороге, не обращая внимания на то, что меня объезжают машины и сигналят мне. Я все еще не верила, что этот разговор был, я все еще не могла понять, о чем он был.

А потом начала задыхаться, хватаясь за горло, согнувшись пополам. Я не верила, что он сказал мне все это. Не верила, что это вообще происходит на самом деле. Сердце как сжалось, когда я его увидела, и больше не разжималось. Болезненно стучало, каждый удар оглушительно сильный.

Не попрошу. Я буду искать работу. Уборщицей пойду, а его ни о чем не попрошу. На три работы устроюсь. Суку пусть свою покупает, на которой женат.

3. ГЛАВА 3

ГЛАВА 3

У меня с ней не было нормального знакомства, не было узнавания, не было ничего из того, что принято. Ни дерганий по клубам, ни знакомства через соцсети, она не была знакомой, у которой я перетрахал всех подружек и переключился на нее.

Я ее встретил на остановке. Да, я, тот кто никогда не вылезал из своей спортивной тачки и ласково называл ее «куколка», увидел свое персональное исчадие ада с ангельской внешностью на гребаной автобусной остановке. Стоял на светофоре, кивал в такт басам, постукивая пальцами по рулю, на утро после вечеринки в клубе Карла. Фашист умел устраивать умопомрачительные совершенно оторванные зверские тусовки. Я обводил скучающим взглядом эти трущобы, где жила какая-то девка, с которой я познакомился вчера ночью и каким-то образом оказался на ее съемной квартире в заднице мира. Что я делал с ней ночью, я не помнил, но на утро она решила, что это надолго, и я унес оттуда ноги, оставив несколько стодолларовых купюр на оплату съема гнезда.

И увидел ЕЕ. Сидит на скамейке с какой-то книжкой на коленках. На макушке хвост. Волосы вьющиеся цвета спелой пшеницы, ветер треплет ее тонкое платье, обнажая стройные ноги в мокасинах и белых носках. Я посмотрел на эти носки, и у меня встал. Мгновенно, без раскачки. А она кончик ручки покусывает, а я завис. Просто выпал из реальности. Ничего более сексуального, чем ее белые носки и пухлая нижняя губа без следа помады, прижатая погрызанным концом пластмассы, никогда в своей жизни не видел. Мне сигналили, а я вздернул средний палец и продолжал стоять, и смотреть на это чудо посреди хаоса.

На дороге из-за нее пробка, а она не от мира сего в книгу свою уставилась. Я никогда читающей девушки не встречал. Музейный экспонат. Автобус подъехал, она встрепенулась, встала со скамейки, а у меня в горле пересохло от вида стройных ног и какой-то невесомости во всем ее образе. Чистоты какой-то. Чего-то порочно-ангельского. Я к другому привык. И умом понимаю, что одета с рыночного лотка, и что мокасины ее дешевка, и носочки эти дурацкие, и рюкзак джинсовый потертый, а меня ведет, прет меня. Словно кто-то подошел ко мне и в грудь загнал ржавый кол. И все. И больше нет никакого пути назад. У кого-то любовь, у кого-то страсть, а у меня все всегда не как у людей – у меня свое проклятие. Не важно – как ее зовут, не важно – где она живет, не важно – кто она и кто с ней. Она для меня сделана.