– Как давно ты себя причисляешь к шлюхам? А где же «я не такая, я жду трамвая»? Как раньше?

Затянулся сигаретой и усмехнулся, зубы сверкнули в полумраке, и он всколыхнул лед в бокале.

– Чего ты хочешь от меня?

– Сейчас или вообще?

Очень сильно работали кондиционеры, и мне казалось, что я превращаюсь в кусок льда. Я еще никогда не видела у него такого жуткого выражения лица. Даже когда выгнал меня, не смотрел вот с этим ледяным цинизмом, замораживая меня на кристаллы и заставляя бояться. Вдоль позвоночника словно прошлись иглами, вгоняя их под самые кости и заставляя выпрямиться, напрягаясь всем телом.

– Вообще, – очень хрипло.

– Я и сам не знаю. Но точно знаю, чего хочу от тебя сейчас. Иди на сцену, Аня.

Судорожно сглотнула, и хочется заорать, броситься на него с кулаками, но меня останавливает этот взгляд, которого раньше я никогда не видела – замерзшая ртуть или иней поверх стального клинка. Отрицательно качнула головой. А он открыл портмоне и достал несколько купюр, положил на стол.

– Тебе ведь нужны деньги?

И я понимаю, чего он добивается – чтоб я доказала своим поведением, что он не ошибся – я шлюха.

«Шлюха! С кем трахалась? С кем, твааарь?! Я убью тебя! Слышишь, мразь? Я тебя убью? С кем, мать твою? Чья она?»

Вздрогнула, выныривая из воспоминаний, и процедила сквозь зубы:

– Пошел ты!

Склонил голову к плечу, усмехаясь. Вся его былая эмоциональность исчезла, и вот эта циничная ухмылка с тяжелым взглядом из-под полуопущенных век заставляла покрываться мурашками и подрагивать.

– Ты отсюда выйдешь, только когда станцуешь, Аня. Если на это потребуются сутки – ты будешь стоять на этой сцене сутки. Двое суток – значит, двое. Неделя – значит, неделя. Без воды, еды и туалета. Тебе ведь надо домой к дочери?

– Ублюдок!

– Так обычно называют детей, рожденных вне брака или от другого мужика? Верно? Я вроде был рожден в браке и от своего отца… МОЯ мать шлюхой не была.

Не договаривает, давая мне прочувствовать каждое слово. И то, что спрятано между строк. И у меня щеки полыхают, как от ударов… как тогда, когда бил бумагами по лицу, а потом ладонью наотмашь, швырнув мне результаты проклятого теста. И сейчас он меня бил еще раз только уже намного чувствительней, потому что просчитал каждый удар.

– Иди на сцену, Аня. Ты ведь еще не разучилась двигаться? Станцуешь, разденешься догола, возьмешь деньги и свободна. На сегодня.

– За что? Что я сделала тебе, спустя пять лет? Ты ведь уже успел забыть обо мне!

Опрокинул бокал до дна и затушил сигарету в пепельнице, медленно поднял на меня взгляд:

– Давай, я жду! А я очень не люблю ждать.

Посмотрел на часы, а потом снова на меня.

– Каждая минута моего ожидания – равна часу. Буду ждать пять минут – ты просидишь здесь пять часов.

7. ГЛАВА 7

ГЛАВА 7

Я ждал, какое решение она примет, рассматривая ее тело в неоновом полумраке. С какой-то исступленной жадностью. Ни черта не изменилось, оно по-прежнему такое же гибкое, стройное, сочное и до одури желанное: длинные ноги, тонкая талия и тяжелая, полная грудь, бешено вздымающаяся под блестящими тряпками. Нет, они ей не подходили. Слишком дешево и вызывающе. Я помнил, как она выглядела в сногсшибательных эксклюзивных нарядах, в которые я любил её одевать и любоваться ее красотой, шалея от осознания, что она моя. И все равно даже в них она какая-то необыкновенно бесценная, особенная. Как и тогда – на остановке в белых носочках, которые бодрили покруче чулок или туфель на шпильках. Так и сейчас – все эти блестки смотрелись на ней лишними, и в тоже время ее ничего не могло испортить, и я не солгал, когда сказал, что она уже не та… потому что она, бл*дь, лучше себя в прошлом. Как будто на портрет в моих воспоминаниях нанесли свежие краски, делающие ее ярче, ослепительней, красивее. Назло мне.