– На развлечение не похоже.

– Процедура не самая приятная, но безболезненная. Я переговорил с Самаром Гаптой, блестящим кардиологом. Он может осмотреть тебя прямо сейчас, а биопсию сделает утром.

– Не так уж много у меня времени, чтобы подумать.

– А о чем тут думать? – удивился Стаффорд.

– О жизни… смерти… не знаю.

– Мы не можем определиться с лечением, не установив точного диагноза.

Райан замялся, но потом все-таки спросил:

– Это лечится?

– Возможно, – ответил Форри.

– Я бы предпочел услышать «да».

– Поверь мне, Дотком, я бы очень хотел так и сказать.

До того, как Форест Стаффорд стал лечащим врачом Райана, они познакомились на параде классических автомобилей и подружились. Джейн Стаффорд души не чаяла в Саманте, привязалась к ней, как к дочери. С легкой руки Сэм Стаффорды и начали называть Райана Доткомом.

– Саманта, – прошептал Райан.

И только озвучив ее имя, осознал, что предварительный диагноз заставил его задуматься над тем, что раньше просто не приходило в голову: он, оказывается, смертен.

Но задерживаться на этом Райан не стал, мысли помчались дальше.

Перспектива близкой смерти – поначалу всего лишь абстракция, вызывающая озабоченность. Но потом приходит осознание конкретных потерь. Райан перечислил их для себя: Саманта, океан, сияние зари, пурпурные сумерки… и вот тут озабоченность сменилась ужасом.

Он вскинул глаза на врача.

– Саманте не говори.

– Разумеется.

– И даже Джейн. Я знаю, сама она ничего Сэм не скажет. Но Сэм может что-то почувствовать и сумеет все из нее вытащить.

Морщины на лице Форри Стаффорда чуть разгладились.

– А когда ты ей скажешь?

– После биопсии. Когда увижу полную картину.

Форри вздохнул.

– Иногда я жалею, что не пошел в дантисты.

– Кариес редко приводит к смерти.

– И даже гингивит.

Форри опустился на стул на колесиках. Обычно он сидел на нем, когда выслушивал жалобы пациента и заполнял историю болезни.

Сел и Райан, на единственный остававшийся свободным стул.

– Ты определился с кабриолетом «Меркурий» модели сорокового года? – после паузы спросил он.

– Да. Только что. Собираюсь его купить.

– С двумя карбюраторами? Так?

– Да. Послушал бы ты, как работает двигатель.

– А на чем он ездит? – спросил Райан.

– Покрышки «Империал» тысяча девятьсот шестидесятого года. Диаметром пятнадцать дюймов.

– Какой клиренс?

– Четыре дюйма.

– Наверное, выглядит агрессивно.

– Есть такое.

– Будешь его дорабатывать?

– Скорее всего.

– Я думаю, мне хотелось бы приобрести купе[17] модели тридцать второго года.

– С пятью окнами?

– Может, и с тремя.

– Я помогу тебе его найти. Заглянем на несколько выставок.

– С удовольствием.

– Я тоже.

Какое-то время они посидели в молчании.

Потолок смотрового кабинета обили белыми звукопоглощающими панелями, светло-синие стены переходили в серый винил пола.

На стене висела репродукция картины Чилда Хассама[18] «Женщина в белой плоскодонке, Глочестер», датированная 1895 годом.

На бледной воде, в белой лодке сидела светловолосая женщина. В длинной белой юбке, в плиссированной розовой блузке, в соломенной шляпке.

Утонченная, желанная, она могла стать красивой женой в те времена, когда брачные союзы длились всю жизнь. Райану вдруг захотелось познакомиться с ней, услышать ее голос, узнать вкус губ, но она уже ушла в мир иной, куда, возможно, в самом скором времени мог попасть и он сам.

– Дерьмо, – вырвалось у него.

– Это точно, – вздохнул Форри.

Доктор Самар Гапта, с круглым коричневым лицом и черными глазами, говорил напевно, но четко выговаривая слова. Райан обратил внимание на его ухоженные руки.

Ознакомившись с расшифровкой ультразвукового исследования сердца и осмотрев Райана, Гапта объяснил, как берется биопсия сердечной мышцы. Для этого воспользовался большим плакатом с изображением сердечнососудистой системы.