В дверь снова забарабанили.

– Логан? – это был голос Девона. – Ты там?

Джек не откликнулся.

После того как выводы комментаторов стали известны в зале, там начался настоящий бедлам. Толпы делегатов носились туда и обратно, словно щепки, подхваченные разливом. Джек взялся за телефон и вызвал Эмиля Родригеса.

– Ставь вопрос о Калифорнии. Немедленно.

Противники Хартманна находились в полном смятении. Вся их стратегия развалилась.

Хартманн без труда выиграл вопрос о Калифорнийском представительстве. Сквозь дверь номера стали доноситься торжествующие вопли. Джек открыл дверь Логана, повесил на нее табличку «НЕ БЕСПОКОИТЬ» и вышел в коридор.

– Джек! – Эми Соренсон с развевающимися каштановыми волосами бежала к нему через одуревшую от радости толпу. – Ты был там? Это вы с Логаном придумали?

Джек поцеловал ее, совершенно не заботясь о том, видит ли их ее муж.

– Пиццы не осталось? – спросил он. – Я проголодался!

20.00

Группа людей у главного входа в «Мариотт» испуганно прянула в стороны от приземлившегося на тротуар Черепахи. Сползая вниз, Блез пробарабанил пятками по панцирю. Тахион ласково похлопал по панцирю, а потом спустился.

– Черепаха, спасибо тебе за чудесный вечер. При взгляде сверху этот город очень элегантен.

– Всегда пожалуйста, Тахи. – Панцирь поплыл прочь.

– Доктор Тахион!

Инопланетянин обернулся к обладателю этого певучего хорошо поставленного голоса с сильным южным выговором.

– Преподобный Барнет.

Они никогда не встречались, однако узнавание было мгновенным. Они стояли на ступеньках «Мариотта», пожирая друг друга глазами, пытаясь найти ключ друг к другу. Лео Барнет был молодым мужчиной среднего роста, со светлыми волосами, голубыми глазами и ямочкой на подбородке. Лицо было славным, и секунду Тахион не мог отождествить ненавистный образ из своих кошмаров с этим вежливым человеком. А потом он вспомнил безупречные лица своих родных и близких – поголовно бывших безжалостными убийцами – и мимолетное смятение миновало.

– Доктор, вам никто не говорил, что есть вещи, которых на улицах мы не делаем, потому что это тревожит детей и пугает лошадей?

Эти слова были полны шутливости, и приготовившийся к конфронтации Тахион расслабился:

– Преподобный, я нахожусь на Земле дольше, чем вы живете на свете, но, кажется, такого выражения не слышал.

Из окружения Барнета вышла какая-то женщина:

– Обычно это говорят по поводу секса, а уж о нем-то вы все знаете.

Длинные черные волосы, падающие ей на грудь, длинные темные ресницы, трепещущие у алебастровых щек… А под ресницами оказываются глаза – синие, как вечернее небо…

«Нет, карие!»

Реальность сдвинулась, словно кабинка фуникулера, сдернутого с рельса. Дыхание у Таха застряло где-то между диафрагмой и горлом. Он пошатнулся, пытаясь ухватиться за плечо Блеза, а Лео Барнет рванулся, чтобы подхватить его с другой стороны.

– Доктор, что с вами?

– Я увидел призрака, – хрипло пробормотал Тах.

Приступ дурноты прошел, и он посмотрел женщине в глаза.

– Руководитель моей избирательной кампании, Флер ван Ренссэйлер, – сказал Лео, бросая на женщину неуверенный взгляд.

– Знаю, – отозвался Тахион.

– А вы быстро соображаете, доктор.

Если ее первые слова были агрессивными, то теперь в каждом слоге слышался горький сарказм.

– У вас лицо вашей матери… – Пылающий в ее карих глазах гнев заставил его уточнить: – Но у нее глаза были синие.

– Какая у вас необычайная память!

– Я помню каждую черточку лица вашей матери.

– Меня это должно радовать?

– Надеюсь. Я невероятно рад вас видеть. Почти два года мы каждую неделю играли. – Он мягко засмеялся. – Я припоминаю, что вы ужасно любили те ужасные леденцы. У меня потом несколько дней карманы были липкие.