Тоска накатила с новой силой. На этот раз перед сном я задумала пореветь не только из-за Эрика, но и от обиды на весь мир. И мир прислал Томина в качестве своего адвоката, вынуждая меня примириться с текущим положением дел.

– Я правильно понимаю, что готовится одна из тех самых нежно обожаемых мною девичьих истерик?

– Да, – я уже всхлипывала, хотя до моей спальни оставалась ещё половина коридора.

– И ты меня не пригласила? – и столько комичного осуждения было на лице Томина, что я невольно улыбнулась, хотя первые слёзы уже прокладывали дорожки на щеках. – Что оплакиваем?

– Несправедливость жизни. То, что Эрик меня не любил. То, что я ему поверила, как дура. И то, что подпустила его так близко.

– Так, по первому пункту я полностью согласен, будем плакать вместе. У меня есть платок, но я тебе его не дам, всё равно жизнь несправедлива, так с чего бы ещё платками делиться? Второй пункт тоже полностью поддерживаю, Эрик меня тоже никогда не любил, и это одна из главных трагедий в моей жизни. Третий пункт… ты знаешь, я ведь ему тоже поверил. И в поездку на горячие источники, и в питомник с дракончиками. Обнадёжился, воспрял духом, развесил уши в ожидании прекрасного, и тут такое разочарование! Так что тоже будем плакать вместе. Остаётся четвёртый пункт. Подпустил ли я его слишком близко? Пожалуй! Мы даже неоднократно спали в одной палатке, и он по ночам закидывал на меня свои мерзкие мясистые конечности. Эля, как видишь, я полностью с тобой солидарен. Кстати, планирую ещё немного подвывать, ты как на это смотришь? – и он изобразил обиженное подвывание, переходящее во всхлипывание. – Так умеешь?

Я кивнула и невольно улыбнулась. Подвывать – нет, но плакать всё ещё хотелось.

– Я чувствую себя просто ужасно.

– Хм, а такой нескромный вопрос: когда ожидаются дни женских недомоганий?

Я ошарашенно распахнула глаза, краснея.

– Томин!

– Что? Это всегда особо грустные дни. И для меня тоже.

– Для тебя-то почему? – в полном недоумении уставилась на него я.

– Потому что дамы в такие дни меня обычно отлучали от тела и припоминали какой-нибудь мой проступок из седого прошлого. И если я не вспоминал о нём мгновенно, то мне ещё приходилось отбиваться от «Ты даже не помнишь?!», а это всегда было отягчающим обстоятельством. Ты правда думаешь, Эля, что традиция уезжать на охоту всем мужским составом семьи на пару дней раз в месяц взялась из ниоткуда?

Я лишь смотрела на Томина, хлопая ресницами. Неужели мы действительно обсуждаем женские недомогания?

– То есть бравые мужчины предпочитают позорное бегство? – насмешливо фыркнула я.

– Временное тактическое отступление, когда противник особенно силён, – Томин назидательно поднял указательный палец и важно кивнул.

– Противник?

– Безжалостный и стремительный, наносящий удары одновременно в сердце и совесть, – Томин сделал суровое лицо и несколько фехтовальных выпадов.

– Бедные мужчины, как же вам нелегко приходится!

– Очень тяжело. Нет ничего ужаснее, чем тоска любимой женщины. И это я сейчас серьёзно, – он аккуратно вытер слёзы с моих щёк, и то, как он построил фразу, с какой нежностью коснулся моей кожи, заставило меня замереть, глядя на него широко распахнутыми глазами. – Брось, Эля, ты же знаешь, что я к тебе неравнодушен.

Я продолжала в изумлении смотреть на него, пока он вёл меня в спальню, укладывал на постель и устраивался рядом, крепко обняв. Обняв его в ответ, всё-таки разрыдалась, но теперь лейтмотивом было непонимание того, почему у меня чувства к этому предателю Эрику, а не к замечательному и такому родному Томину. Эту мысль несколько раз попыталась высказать, но ввиду общей бессвязности речи и постоянных всхлипываний, ничего не получилось.