– Я прекрасно это знаю, – сказала Элоиза Кальдан, поднимаясь. – Не прошло ещё полутора недель с тех пор, как она была во Франции.
Шефер, похоже, был потрясён тем, что услышал.
Он молча наблюдал, как Элоиза Кальдан доставала что-то из чёрной сумки, висевшей тут же на крючке рядом с холодильником.
– Мне не мерещатся призраки, – она подошла к нему и протянула два голубых конверта, – Анна Киль пытается что-то сообщить мне.
9
Анне пришлось долго ждать, когда снимут трубку.
Ей удалось отыскать одну из немногих сохранившихся в Дижоне старинных телефонных будок. Большинство будок уже давно демонтировали и заменили на… Да ничем их не заменили. По всему городу остались опустевшие, уродливые площадки, где из асфальта торчали обрезанные провода, похожие на жуткие произведения искусства ушедшей эпохи.
– Ник?
– Да.
– Это я.
– Да, я так и думал. Никто мне больше не звонит.
– Мне пришлось двинуться дальше. На север. Думаю, меня заметили.
– Заметили? Кто – он? – Голос звучал обеспокоенно.
– Нет, какая-то женщина. Может быть, нет ничего страшного. Но я не могла там больше оставаться.
– Анна, если ты увидишь его или кого-то, напоминающего его, беги со всех ног, ты поняла меня?
– Да.
– Я говорю серьёзно. Он не будет колебаться ни секунды, чтобы взять тебя на месте. Ты даже не представляешь, насколько опасен этот человек.
– Да нет, Ник, представляю, – произнесла она холодным тоном, – может быть, даже лучше, чем ты. Так что не говори со мной так, будто твоя задача – заботиться обо мне. Я не твоя дочь.
Наступила пауза, затем он осторожно спросил:
– Есть какие-нибудь новости? Ты отправила письмо?
– Я отправила два.
– Ладно, хорошо. Хорошо.
– Ты обещал мне информацию о месте, где он проводит отпуск.
– Да. Это отель «Grand Hyatt Martinez». В Каннах.
– Когда он туда приезжает?
– В начале июня на три недели. И так каждый год.
– Один?
– В основном да. По крайней мере, путешествует он один. Я не знаю, приезжает ли к нему кто-нибудь, пока он там…
Повисло неловкое молчание.
– А файлы? – спросила затем Анна.
– Остальное ты получишь, когда я получу своё, – сказал он. – Главное, позаботься, чтобы Элоиза оказалась в Париже.
– Слушай, Ник…
– Да?
– Тебя совесть не мучает?
Он засмеялся. Грустным, глухим смехом.
– Есть немного. А тебя?
Она задумалась на мгновение.
– Нет, – сказала она и повесила трубку.
10
Элоиза стояла у кухонной раковины, отмывая с пальцев чернильные пятна жёсткой щёточкой для ногтей. Парень из Национального центра судебной экспертизы попросил у неё перед уходом отпечатки пальцев.
– Чтобы исключить ошибку, – сказал он.
Отмыв руки почти дочиста, она взяла гроздь помидоров на веточке и два персика из миски на подоконнике и достала из холодильника большой шар моцареллы из буйволиного молока.
– Я сегодня практически ничего не ела, и, если это затянется ещё, я умру от голода, – сказала она Шеферу.
Не отрывая глаз от писем на столе перед собой, он махнул ей рукой, как бы говоря: пожалуйста!
Пока Элоиза мыла помидоры и персики и нарезала их, она украдкой наблюдала за ним. В нем было что-то настолько мощно мужское, что ей казалось, будто это Тони Сопрано сидит сейчас на её кухне. Как будто он вот-вот перейдёт на английский и заговорит, слегка пришёптывая, с крутым джерсийским произношением.
Он одновременно казался и очень требовательным, возможно даже грозным, и – в большей степени – добрым.
– А вы не голодны? – спросила Элоиза. – Может, тоже поужинаете?
Она положила пучок базилика и горсть листьев мяты на большую деревянную доску и стала их нарезать.
Шефер взглянул на продукты на кухонном столе и с сожалением покачал головой.