Да, создатели нового режима вроде бы не были сторонниками методов 1930–1950-х годов. Они просто защищали порядок, при котором им было комфортно. Но их постоянные усилия по наращивании власти главы государства вызывали энтузиазм у многих приверженцев этих методов. Усиление власти постепенно подводило режим к тому пределу, за которым он уже менял свою сущность, полностью утрачивая демократический характер. По мере того как авторитарные черты режима проступали все более явственно, его защитники оказывались перед необходимостью как-то обосновать сам принцип авторитарности.

Приведем аргументы одного из наиболее высокопоставленных сторонников «нового авторитаризма», председателя Конституционного Суда Валерия Зорькина. Он настаивал: режим спасает страну от опасных радикальных движений, в частности от левых радикалов и отечественного нацизма. «… Я с изумлением обнаружил, что даже у профессиональных юристов слово “авторитаризм” вызывает жуткую неприязнь, – писал Зорькин в 2010 г. – Конечно, если в чистом виде авторитаризм, автократия в традиционном понимании, так недалеко и до Пота. Но “авторитарное” (autoritaire) – есть ли это элемент государства и права? На мой взгляд, безусловно, потому что элементы социального общежития – это власть, свобода, закон и общая цель. Юридической общей целью является установление принципа юридического равенства, а наполняется оно через общие блага. Если бы Шарль де Голль не поступал авторитарно в пределах, конечно, Конституции и права, то на смену ему пришла бы диктатура фашистских полковников, переворот бы был. Я понимаю, что историю переделать нельзя, сослагательное наклонение, говорят, к истории неприменимо, но не могу отделаться от мысли о том, что, если бы Гинденбург в своих генеральских погонах не просто на приемах красовался, то есть если бы содержание соответствовало форме, если бы он и его окружение воспользовались авторитарными методами, как сделал это де Голль, Гитлер не пришел бы к власти. Конечно, что бы говорили поклонники чисто либеральной идеи свободы в ее рафинированности и абстракции?»109.

Напомним, что это мнение председателя Конституционного Суда. Нужно ли было понимать его так, что режим, установленный вторым российский президентом, спасал страну от новых гитлеров? Это звучало не слишком убедительно. Да, в начале XXI в. националистические и революционаристские группировки действовали в России (как, впрочем, и во всех европейских странах). Но их влияние было невелико, а успешное экономическое развитие не позволяло им расширять социальную базу. Напротив, экономическая стагнация, самоизоляция, активная пропаганда тезиса о том, что Россия остается в кольце врагов, создают для радикалов благоприятный социально-психологический климат.

Когда адепты политического режима, ставшего фактически режимом личной власти, ссылаются на опасность разного рода радикализмов, возникает вопрос: что тут перевешивает – угроза захвата власти радикалами или заинтересованность узкой группы лиц в неограниченной власти и связанных с ней скромных благах? Этим борцам с революционерами хочется напомнить суждение Бориса Чичерина (из статьи «Россия накануне двадцатого столетия»): «Естественное последствие угнетения мысли состоит в том, что она вдается в крайние направления. Одна крайность всегда вызывает другую. Чем более мысль стеснена, тем более в ней возбуждается ненависть ко всякому стеснению…»110.

Идеи авторитарности (авторитарной модернизации) стала всерьез обсуждаться, оправдываться и обосновываться в период второго президентства В. Путина и во время президентства Д. Медведева. В 2012–2014 гг. режим преодолел некий предел и стал вполне реакционным. Это потребовало дополнительного идеологического обоснования, обновления идейной базы. Правящую группу и ее лидера уже перестала удовлетворять конструкция «суверенной демократии». Более того, режим стала стеснять Конституция 1993 г.