За пять лет до дефолта, в конце сентября – начале октября 1993 г., в Москве прошла гражданская война. Вообще, тот 93-й был для нас не менее грозным и, как говорили во времена перестройки, судьбоносным, чем известный 93-й – французский. Мы уже давно забыли об этом, но напомним: и войска вводились в столицу, были и кровавые демонстрации, и общероссийский референдум 25 апреля о доверии к власти.

Финалом же этого страшного времени стали 3–4 октября, когда в непримиримой схватке столкнулись силы красно-коричневого реванша и те, кто не хотел обратно в СССР. Конечно, мы огрубляем, спрямляем, на что-то закрываем глаза, но в целом это так. Расстрелом Белого дома было доделано то, что начал в середине 80-х Горбачев, а затем подхватил Ельцин: уничтожение советско-коммунистической системы, расчистка социального пространства для строительства новой России.

Исключительно важным оказался первый шаг, который сделала «партия Ельцина» после своей победы. Это принятие новой Конституции. В ней была юридически закреплена победа тех, кто был устремлен в будущее и очерчены рамки, в которых в дальнейшем должен был развиваться социальный процесс (общество). Это одна из самых больших побед молодой русской демократии. И сам факт принятия Основного закона, и его фундаментально образующая и упорядочивающая социально-политическая роль подвели черту и под антисоветско-антикоммунистической революцией, и под гражданской войной.

Несмотря на более поздние и весьма существенные изменения в ее тексте, эта Конституция, в большей или в меньшей степени, доказала свои «качественность» и адекватность. Правда, с годами все более и более понятным стало следующее. Главная оригинальная черта нашей Конституции хоть и облекает в юридическую форму определяющую особенность русской политической традиции, т.е. вполне соответствует ей, но одновременно является и основным политико-правовым тормозом успешного развития страны. Известно, что в ходе своего исторического развития Россия выработала особый тип власти: это не ограниченная практически ничем тотальная власть над обществом, олицетворяемая одним человеком. В современных условиях это зафиксировано в уникальной, нигде больше не встречающейся конституционной модели: президент не вписан в систему разделения властей, но стоит над ними. Все три ветви власти являются по отношению к нему функциональными. Он лишь один – субстанция. Безусловно, такую систему можно назвать президентским самодержавием. Кстати, так же было и в первой русской Конституции (апрель 1906 г.). Дальнейшее развитие страны показало, что подобная диспозиция ведет к установлению жесткого авторитарного режима, дает возможность отказаться от смены людей во власти. К тому же она чревата переходом к новым формам вождизма.

1983 год сегодня уже кажется чем-то давно бывшим. Но содержательно он актуален по-прежнему. Это год Ю. Андропова. Он столь же странен, таинственен, неопределен, как сам Юрий Владимирович. С 30-летней дистанции хорошо видно, что в 83-м соединены, казалось бы, взаимоисключающие события и тенденции.

С одной стороны, физически ощущался запрос общества на перемены и даже готовность к ним. И новый генсек давал все основания предполагать, что это возможно. Начиная с его совершенно революционной откровенности: мы не знаем общества, в котором живем. И это прозвучало из уст верховного хранителя абсолютной истины в последней инстанции! Через несколько лет мы будем поражаться тому, что в официальных СМИ появятся осторожные сомнения в абсолютной интеллектуальной непогрешимости сначала Маркса, а потом и Ленина. Но на старт будущих прорабов перестройки, безусловно, вывел этим своим признанием Андропов.