Альтернативой по отношению к гражданско-правовой самоидентификации общества в ХХ в. выступали идеологии – коммунистическая, корпоративно-солидаристская (ее итальянская версия – фашистская), национал-социалистическая и др. Их специфика в вертикальности сверху вниз, насильственной тотальности, внеправовом содержании, идеократическом и дискриминирующем характере. Кроме того, все эти идеологии в той или иной форме апеллируют к неким сверхиндивидуальным ценностям, т.е. претендуют на статус квазирелигии. Важнейшее отличие идеологических самоидентификаций от гражданско-правовой – в том, что индивид рассматривается исключительно как неотъемлемая часть целого, он – не субстанция, но строительный «кирпичик» для целого, его функция.

Приходится констатировать: российское общество явно не обладает гражданско-правовой самоидентификацией. В нем по-прежнему власть не отделена от собственности, доминирует властесобственнический (патримониальный) порядок, т.е. публичная и частные сферы не разведены. Отсюда – импотентность судебной системы как таковой и использование ее в качестве расправной функции властесобственности (как это было на Руси с Х по XIX в.). Вместе с тем и собственность понимается у нас как инструмент удовлетворения хищнически-гедонистических инстинктов. Если на Западе для одних собственность есть основа современного общества с его правовым государством и социально ориентированной рыночной экономикой, для других же – «кража» и главная причина всех общественных невзгод, то у нас собственность напоминает город или крепость, взятые штурмом и отданные надолго (или кратко – как получится) на разграбление. Когда-то Федор Степун, квалифицируя отношение русских к земле, припечатал – «военнопленная» земля, я же скажу: русская собственность – военнопленная субстанция материального или нематериального характера. Русский собственник (власть, бюрократия, привластно-олигархический элемент, «независимые» попутчики, «допущенные» или своим особым умением прорвавшиеся к поеданию пирога) – оккупант и эксплуататор богатств страны.

Безусловно, такой расклад не может в долгосрочной перспективе гарантировать социальное спокойствие (равнодушие, апатию). Недовольство большей части населения, обездоленной и обескровленной, неизбежно растет. Вот здесь-то, и мы уже говорили об этом, на первый план выходит, во всяком случае готовится к этому, националистическая идеология. Национализм «униженного и оскорбленного» русского народа. Вот к чему, а не к сияющему стеклянным блеском «городу-солнцу» Сколково и инновационно-модернизационной Кремниевой долине а-ля рюсс, движется былой Третий Рим и «отечество трудящихся всего мира».

Выше я писал, что антропология должна предшествовать политике, государству, что человек и господствующее в обществе понимание его природы, предназначения, прав и обязанностей первичнее, важнее всего остального. Вот я и предлагаю закончить эту хаотическую, но искренне написанную работу попыткой создать коллективный портрет русского человека начала XXI столетия. Для этого нам будет необходимо совершить небольшую экскурсию в Государственную думу, нижнюю палату парламента. Известно, что среди прочих институтов власти именно нижние палаты наиболее репрезентативны в социопсихологическом отношении. То есть парламентарии в максимальной степени по сравнению с другими политиками, суть «общество в миниатюре». То есть парламент в известном, конечно, смысле и есть наш коллективный портрет.