Мы в ответе за всех, известно кого, даже если они грызут мебель, писают на пол и совершают еще много всякого. Например, срываются с поводка, когда этого меньше всего ждешь. Как хочется иногда таких прирученышей взять да и стукнуть о стенку!..

Выплеск мысленного гнева не продолжался и секунды. И оказался полезным: я поняла, что должна сделать.

– Да как ты посмела?! – сказала я. Не крикнула, именно сказала. Но громко, четко и железно. Тоном, который я обычно применяю к низовым менеджерам, повинным в мелком воровстве или большом головотяпстве. Даю им последний шанс в моей корпорации. Вот расстаюсь – сухо и тихо.

Тон сработал. Князь, еще секунду назад удивленно глядевший на Татьяну, уставился на меня.

– Теперь не ждать тебе пощады, мерзавка, – столь же велегласно произнесла я и обернулась к князю, тотчас же сменив тон: – Правы вы, ваше сиятельство: я хуже вас подлый народ знаю, отчего опять попала в конфузную ситуацию. Нет у меня вашего таланта видеть коварство в рабских душонках.

Татьяна молчала – хоть на это ума хватило, дуре. Что же касается Бабанова-Ростовского, заход оказался удачным. Я не только отвлекла его от подозрений, но и подарила превосходство надо мной. Ведь я и богаче, и… как сказать, «душистей», «душнее», про феодала, у которого гораздо больше душ? Но сама, не дожидаясь его выводов, признаюсь, что наивней и глупей. Любые издевательства над дворовыми таких удовольствий не принесут.

– Но все же… как же?.. – недоуменно произнес он, продолжая безмолвно ликовать и наслаждаться моим комплиментом, будто перекатывал леденчик за щекой.

– Нельзя в гости без подарка являться, – с печальной улыбкой продолжила я. – Встретила дурочку, на дороге почти замерзшую. Узнала, что от вас сбежала. Привезла к вам, пообещала походатайствовать перед вами, – последние слова так смущенно произнесла, что покраснела. – Сказала, что выпрошу у вас снисхождение, тогда позволю из возка моего выйти. А подлая душа без спросу выскочила, стала Степашку-своевольника искать.

– Простите, Эмма Марковна, пощадите, ваше сиятельство, – простонала девушка.

– Ну как я могу простить тебя, чужую холопку? – развела я руками в прямом смысле слова. – Прощать да щадить тебя – хозяйское дело.

– Ты же, душенька, – сказал князь столь умильно, что содрогнулась даже стража, – больше всего моих ласк испугалась? Пощажу, избавлю от них – теперь ты мне постылая. А от наказания избавить не могу. Сейчас, гостья дорогая, вернемся в Зал Справедливости, и вы увидите, как я воздаю за дерзость. Только, – бросил он взгляд на шеф-повара, несмело маячившего в дверях, – десерт отведаем. А если спешим, могу распорядиться там же и сервировать: сладенькое вкушаем, солененькое созерцаем. Будто сердце чуяло: велел недавно ее дружка с холода в тёплышко перетащить, чтоб в забытьи душу не отдал. Чать, согрелся чуток, нам в забаву.

Я взглянула на солонку. На толстые лимонные ломтики, обрамлявшие рыбу. Представила, как жую их, заедая солью, лишь бы избавиться от тошноты. Настала решающая секунда моего плана.

– А главное-то я вам не сказала, ваше сиятельство, – произнесла чуть смущенным, неуверенным, а главное, загадочным тоном. – Не сказала, зачем пожаловала. Верно ведь, обо мне идет слух не только как об удачливой прибыльщице, но вы, должно быть, наслышаны о моих различных придумках.

– И об этом слышал, – с неудовольствием заметил князь, будто он – кот, который только что мышь скогтил, играть начал, а ему показали бантик на веревочке.