- Э-э-э… В смысле… Да не, я не про то…

- Тощая, бледная, страшная, - она даже пальцы загибала. – Давай. Не стесняйся, говори!

- Да он старый козел! – взбунтовался Степа. – Такие вечно на молодых девчонок слюни пускают!

- И единственное мое достоинство – что я еще достаточно молодая… - медленно протянула Тура.

Степа едва не выронил раритетное блюдо, которое, как ему пару недель назад рассказывали, было подарено деду Павла Корнеевича Матильдой какой-то. Судя по тону профессора, Степа был просто обязан знать, кто эта Матильда такая. Степан не знал, хотел потом погуглить, но запамятовал. А теперь чуть Матильдино наследие не разбил – только сверхбыстрая реакция спортсмена выручила.

 Так, что именно он сказал не по-русски?

- Ты меня вообще слушаешь?!

- У нас в семье только дед глухой, - Тура медленно протянула руку, а потом резко выхватила у него из пальцев блюдо.  – Не лезь не в свое дело, Кузя!

Специально так его назвала. Специально, чтобы разозлить. И он разозлился. Потому что дурная донская кровь.

- Что, нравятся взрослые дядьки?

- А что,  нельзя?  - глаза ярко-синие сузились до размеров бойниц. И сейчас оттуда бахнет!

- У нас свободная страна, - фыркнул Степан. – Да только вот что имей в виду. Этот Леонтьевич явно  к своим сединам ничего не нажил, кроме геморроя, гастрита и импотенции. Это все есть – отвечаю. А денег нет.

- А мне, значит, деньги нужны от него? – вкрадчивостью кобры перед прыжком.

- Ну, ничего другого в его возрасте предложить уже не могут.

- Значит, по этой аналогии… - белые пальцы любовно поглаживали край блюда в попугаях и гроздьях винограда. – У тебя, в твои юные годы, есть что-то иное, чтобы предложить женщине. А вот денег, опять же силу возраста, увы… Не дороговато ли вам у нас, Степан Аркадьевич?

Разговор приобретал все более нелепые и даже абсурдные очертания. Но Степа, ведомый то ли свой упертой бараньей прямолинейностью, то ли известного качества и темперамента донской кровью, выпалил:

- У меня денег нормально! У меня… у меня… – мелькнула и тут же угасла мысль промолчать. -  У меня банковский счет в евро, и там, знаешь, нормально! И деньги все вложены, и работают. И…

- Что же ты тут делаешь тогда, такой весь из себя состоятельный и в евро?

Ее интонации были откровенно глумливыми. И объяснять про собственные умозаключения на тему переменчивости спортивной фортуны, травм, вероятности прекращения карьеры в любой момент, о  троюродном брате – биржевом маклере из Афин, который очень правильные советы дал в свое время  – собственно, и не стоило. И в кои-то веки Степе удалось взять и кровь, и темперамент под уздцы. И ответил спокойно.

- Ты же внучка профессора, Тура. Хотя бы иногда пользуйся мозгами. Не может быть, чтобы тебе совсем ничего не досталось от дедовых.

Ушел тоже спокойно. Звук разбившейся посуды настиг его же на пороге комнаты.

Она смотрела на осколки подарка Матильды Кшесинской. И ты тоже. Сволочь ты, Кос. Какая же ты сволочь. Греческая!

*

В декабре  город белых ночей вполне можно назвать городом черных дней. Светает в одиннадцать, темнеет уже в четыре. Улицы словно накрывает темным сырым холодным одеялом – и в нем трудно дышать, и думать, и радоваться.

Серию выездных игр Степка предвкушал. Казань, Новосибирск, Красноярск - в любом из этих городов будет лучше, чем сейчас в Питере. Установочная сессия со скрипом, но сдана, и можно сфокусироваться только на игре. Тем более что игра шла, и даже Матуш хвалил – а уж он на похвалу был скуп, будто деньгами выдавал.

- В семь в Пулково,  - хлопнул в ладони Матушевич. У него даже хлопки ладонями выходили басом. – Не опаздывать. Не бухать.  Баб не трахать.