К примеру, если германские нацисты взяли для своих знамен древнейший арийский знак изображения солнца, тот самый, который существовал затем в античные времена, Средневековье и до наших дней – на церковных одеждах, то теперь этот знак объявлен запретным. Да не только в законах туповатых стран, но этот рефлекс вбит в мозги обывателя. Того самого, что недалеко ушел по уму от подопытной обезьяны.

Те же эксперименты проделаны с цветом. Коричневый – вызывает устойчивые ассоциации с германскими штурмовиками, а модельеры старательно избегают его, красный – с советской властью, знаменами Октября, что тоже нежелательно, голубой – сионисты и гомосеки… художники всячески изворачиваются, чтобы не изображать такие привычные для символики множества стран и народов предметы, как серп и молот, ибо их успели поиметь на гербе СССР…

Плевать! Я – не дрессированная обезьяна. Я свою голову загаживать не даю. И не пускаю туда ничего насильно, прет ли оно как танк с экрана рекламой или же заползает доверительным голосом приятеля на кухне, который с позиций интеллигента кроет власть, политику и даже гадов на Западе.

У меня есть мозг, который сам отбирает, оценивает, взвешивает. И даже пусть сам господин К., лауреат и международное светило, скажет мне, что дважды два равняется пяти, я отвечу ему: хрен в задницу, господин К.! Уже то, что вы – лауреат и медалист, говорит о том, что вы – на службе. И отрабатываете верной службой на задних лапках.

Коломиец с тем же ужасом на благородном лице аристократа дождался, когда я сжевал непатриотический биг-мак и выцедил остатки кофе.

– Что-то у вас лицо злое, – заметил он осторожно. – Ничего себе не прищемили?

– Я давно уже не танцую, – ответил я. – Да и вообще танцевать не любил.

– Что-то мешало? – осведомился он с утонченностью бывшего поэта.

Но глаза его оставались настороженными, цепкими. С другой стороны ко мне приблизился Яузов, а Сказбуш, глава ФСБ, стоял так, что мог при желании держать меня краем глаза, не поворачивая головы, и прислушиваться даже к интонациям моего голоса.

Коган же сказал с простодушием русского крестьянина:

– Виктор Александрович, мы все знаем, что на сегодня вы должны были приготовить нечто особенное. Поделитесь, а? Когда придет президент, мы ему покажемся такими умными-умными!

Я пожал плечами:

– Вы все знаете, о чем пойдет речь. Империя нас почти поставила на колени, теперь дожимает. Она ударила в самое больное, мы просто обязаны тоже… Это называется ответить адекватно. Все об этом говорят, но пока это только слова. Ответить адекватно – это ударить по их твердыне! Имперцы сами попались, не замечая того, в ловушку собственной пропаганды. Они объявили высшей ценностью всего лишь жизнь, а для этого трусость возвели на то место, где раньше были отвага и доблесть.

– И мужество, – сказал Коломиец горячо, – когда я слышу, как мужчин называют мужиками, у меня все вскипает. Даже внутри!..

– А снаружи? – поинтересовался Коган.

– Везде вскипает, – заявил Коломиец. – Я далек от того, чтобы каждого, называющего мужчину мужиком, записывать в агенты Империи, все-таки дураков у нас больше, чем агентов…

Яузов поднял голову от бумаг. Глаза покрасневшие, прорычал:

– Не хотите же сказать, что наш Сруль Израилевич дурак?

– Нет, конечно, – отшатнулся Коломиец.

– И я тоже, – согласился Яузов самым зловещим голосом. Он повернулся к министру финансов всем корпусом и посмотрел на него в упор. – Я вот тоже человека в кресле министра финансов не рискну назвать дураком. Но если он не дурак, то он не иначе как шпиён…