Береснева вздыхает, легким движением поправляет высокую прическу, касается воротника медицинского халата – и, удостоив меня холодным черным взглядом, важно проговаривает:

– Мы не используем данные наших клиентов в личных целях и не передаем третьим лицам, – нарочито медленно тянет. – Если вы решите воспользоваться своим положением и предоставить закрытую информацию «другу», – недоверчиво слово выделяет, но я и бровью не веду, – …то я вынуждена буду сообщить об этом в компетентные органы, – и невозмутимо возвращается к своим бумагам. Записывает что-то неразборчивым почерком, перелистывает документы. Делает вид, будто меня не существует.

Да это же вторая Агата! Только старше, закаленнее и ядренее! Как говорится, хочешь узнать, какой станет девушка с возрастом, – посмотри на ее мать.

Как же бесят обе!

Клянусь, я не хотел этого. Договорился на крайний случай. И сейчас бросаю короткий вызов сотрудникам Минздрава, ожидающим внизу.

– Я думаю, вы не будете против, что перед тем, как полностью оформить документы и вступить в права владельца клиники, я хотел бы понять, что приобретаю, – начинаю издалека, слегка усмехаясь.

– Нет, но на вашем месте я бы сделала это раньше, – поучительно отмечает.

Точно, Агата! Да плевать мне на их клинику. Поэтому и не вникал в дела. Но теперь придется.

– Войдите, – нагло отвечаю на стук вместо Бересневой.

Она задумчиво окидывает взглядом членов комиссии, изучает бейджи и с прищуром смотрит на меня.

– Это лишнее, – цедит, с трудом сохраняя равновесие. Я же радуюсь маленькой победе.

– Вам есть что скрывать? – не унимаюсь, ощущая в своих руках власть. Но это чувство обманчиво.

– Не вам, а теперь нам, – Береснева поднимается с места. – Проверяйте, – ведет рукой. – Но знайте, что я тоже буду следить за вами, – бросает тихо. С улыбкой.

Комиссия приступает к делу, перебирает документы, уточняет что-то. Я даже не вслушиваюсь в их разговоры с Алевтиной Павловной. Знаю, что вреда клинике не нанесут. Договор был иным. Всего лишь припугнуть.

И в кабинете не хватает еще одного участника шоу.

– А где ваша медсестра? – имею в виду Агату.

Врач нехотя отправляется за дочерью, а через несколько минут мы остаемся с чертовкой наедине.

Принимаю решение инстинктивно, затаскиваю Агату вглубь кабинета порывисто и запираю дверь. Себе же хуже делаю, потому что остатки здравого смысла превращаются в фарш, когда я рядом с ней. Но есть одна причина, из-за которой я сегодня иду до конца. Она – моя последняя надежда, на которую легче надавить. Все-таки у меня больше рычагов влияния на Бересневу-младшую.

– Мое терпение закончилось, Агата, – усмехаюсь.

Странно, но стоит раз взглянуть на нее разъяренную, как открывается второе дыхание. И моя ситуация не кажется столь безнадежной. А сам я отвлекаюсь. На ее черный взгляд, пылающий от негодования. На губы, двигающиеся нервно, хватая воздух. На ладони, что толкают меня в грудь.

Стоп! Что?

– Агата, – зову предупреждающе, но она оглохла от гнева. Совсем охамела.

Перехватываю тонкие запястья и дергаю на себя. Заключаю упругое, брыкающееся тело в крепкие объятия. Фиксирую, впечатывая в себя, и получаю от этого легкого принуждения какое-то больное удовольствие. Агата замирает, но не сдается. И нравится мне такой еще больше.

– Ты с ума сошел? Маму нервничать заставляешь! Какая проверка? Зачем, ведь это твоя клиника? – ядовитой коброй шипит на меня.

А я одержимо наблюдаю, как распахиваются и смыкаются ее губы. Не вникаю в смысл слов. Лишь по интонации осознаю, что Агата безумно злится, но ее эмоции лишь сильнее меня заводят. Она горячая и душой, и телом. Греет, как печка, пока я вжимаю ее в свой торс. Обжигает.