На голову мне опускается крошечная ладошка кого-то из моих малышей. Распахиваю глаза и перевожу взгляд на Даньку. Он так смотрит на меня, как будто все понимает и сочувствует. А мне при виде его мордашки хочется ещё сильнее разреветься. Оттого, что я никчемная мать. Не могу ничего сделать…

Хватаю сына за ручку и прислоняюсь к ней губами.

– Что, малыш? Покушал? – киваю на бутылочку.

Данька усмехается, и от его усмешки на пухлых щечках появляются ямочки. Наши с сыном гляделки прерывает звонок в дверь.

Вскакиваю.

– О, может, наша няня все же передумала? А? – подмигиваю деткам и несусь открывать.

Распахиваю дверь, а вместе с ней и рот.

– Ты? – выдыхаю и отступаю, когда вижу в дверях того, кто когда-то растоптал.

– Привет, Витаминка, – наглая улыбка.

Он осматривает меня, и в карих глазах мелькает жадность. Хочется от такого взгляда скрыться. Или хотя бы прикрыться, но я гордо задираю подбородок. Прищуриваюсь.

– Чего тебе надо? – складываю руки на груди и вздергиваю бровь. – И как ты меня нашел, Мирон?

Да, да. Передо мной стоит отец моих детей. Который отказался от них, даже не удостоверившись в том, что я беременна от него. Да он меня вообще не стал слушать. Только и смог, что вылить ушат грязи мне на голову и обвинить в таком, от чего до сих пор в груди все сжимается болезненно.

А теперь вот он, стоит передо мной.

– Ну, как нашел – совсем не важно, – и снова этот рыскающий по мне взгляд. – Ты когда ела последний раз, Витаминка?

– Прекрати называть меня так, мы давно уже не приятели.

Мирон делает шаг ко мне, оказываясь почти нос к носу со мной. И моментально мои ноздри наполняет знакомым запахом. Делаю вдох поглубже, глотая знакомые нотки. Мирон замечает это и нагло усмехается, а мне хочется съездить ему по физиономии.

Передо мной тот самый мажор, каким он был до того, как подпустил меня к себе. Сейчас я для него очередная девчонка, которой нужны были от него только деньги.

– Я буду называть тебя так, как пожелаю. Или что? Запретишь? Рот заткнешь? Я не против, если это будет твой язык, – шепчет почти на ухо.

По рукам ползут предательские мурашки. Вздрагиваю и слышу низкий смешок. Пытаюсь отстраниться, оказаться подальше от него, но мне не дают. Наглая рука обхватывает за талию, и Мирон притягивает меня к груди.

Ну не драться же с ним. Дети увидят.

– Отпусти, – упираюсь руками в его предплечья и пытаюсь вырваться, – Мирон.

Но мне кажется, за больше чем год он стал ещё крепче и сильнее. И мне с ним точно не справиться. На губе шрам, в глазах холод, который обжигает. И энергетика ещё сильнее, чем тогда, когда мы пытались быть вместе.

Сейчас от него веет мужчиной. А тогда он был обычным бабником, который решил поиграть в отношения. Со мной…

– Так когда ты ела? Витаминка…

И в этот момент кто-то из тройняшек решает над чем-то посмеяться. Внутри все обрывается, но я одергиваю себя. Он уверен, что дети не от него. А я не буду переубеждать. Я и тогда, при нашем последнем разговоре, не сделала ничего, чтобы его убедить, что отец он. После всех обвинений, которые он тогда швырнул мне в лицо… мне стало ненужно ничего доказывать.

Это было ниже моего достоинства.

Мирон прищуривается. Медленно переводит взгляд за мою спину и недобро усмехается.

От его усмешки по спине пробегает холодок. Я вся напрягаюсь, готовая кинуться на защиту своих крошек. Даже от него… родного отца.

– Родила все-таки… и где же их папашка? – с мерзким презрением в голосе произносит Золотухин.

А мне хочется проорать ему в лицо, что он стоит передо мной! Но я только прикусываю язык. Он не достоин этих малышей. Слишком сильна обида на него, и на то, что он мне сказал в тот день, когда узнал о моей беременности.