– Завидую, – сказал начальник экспедиции. – Двадцать лет в Арктике, но я её не видел. Изумительная всё-таки птица. А с этим Шаваносовым разберитесь. Зайдите к деду Монякину. Он главный историограф Арктики. А эта записка – для вашего друга. Его проверят… если всё так, то, безусловно, возьмут.

Начальник встал. Посмотрел Сашке в глаза.

– А из вас, возможно, будет географ, Ивакин. Институт вы зря бросили. Но, впрочем…

– Ладно, – без улыбки сказал Сашка.

Любовь натолкнула меня на мысль о красоте, которая возвышает душу человека. Говорят, что Гёте плакал перед прекрасной статуей Венеры Милосской.

Я думаю, что чем больше будет открыто в мире живой красоты, тем меньше останется в нём места для жестокостей и бед.

Такова общественная основа моего решения.

На фактический план меня натолкнуло чтение сочинений покойного академика Крашенинникова. Читая выполненное им с величайшим тщанием описание природы и животного мира Камчатки, я вдруг подумал, что розовая чайка, будь она на Камчатке, не ускользнула бы от тщательного ума этого натуралиста.

Естественное любопытство привело меня к чтению отчётов экспедиции Беринга, Лаптевых, Прончищева, Ласиниуса, славного Миддендорфа.

Упоминаний о розовой чайке в их трудах я не встретил. Но перед взором моим развернулись необъятные пространства полярной России. Дальнейшие мои доводы должны быть поняты каждым: англичане встретили розовую чайку на восточных наших пределах, потомки норвежских викингов встречали её на западных. Возможно ли в этом случае представить себе, чтобы эта птица миновала, оставила в стороне тысячевёрстные земли между чукчами и Архангельском?

Изучение путешествий по Русскому Северу со времён Ермака до изысканий последних лет указывает с ясностью, что наименее известным местом в России является пространство между дикими реками Индигиркой и Колымой. Можно сказать, что это одно из самых глухих мест в мире. Туда не забирались путешественники, не заходили миссионеры. О животном мире тех мест, о племенах и географии ничего не известно. Предполагается только, что там лежит огромная равнина, покрытая тундрой, озёрами, по-видимому, лишённая леса.

А может быть, есть племена, которые молятся розовой птице. Я присоединился бы к их вере…

Как ни крути, но пришёл всё-таки этот момент, и отодвинуть его уже невозможно. Скверик был мокрый, лавочки блестели под весенним дождём. Вася Прозрачный рассовывал по карманам бумажки, прятал глаза и говорил чепуху:

– Командировочное предписание – раз! Талон на спецодежду – два! С ума сойти – три тёплых костюма. Письмо к главному механику – три. Капитально! Получается итог: снова Васька при деле.

– Антарктиде – привет, – сказал Сашка.

– Передам. Пожму лапу пингвину. А как же? Может, передумаешь?

– Не судьба.

– Насчёт судьбы – это всё разговоры больше. Её гусеничным траком надо давить. Действовать на неё упорной силой. Что будешь делать, Саня? Как применять упорную силу?

– От Качуга вниз по Лене. Потом всё время к востоку.

– Ты держись за людей. Не за всех, а которые наши ребята. Ребята везде есть. Как увидишь барак или там палатку, рожи чумазые, сапоги-телогрейки, так иди сразу смело. Эх, Санёк, может, тебе неизвестно это: много ребят настоящих есть…

Сашка вынул из кармана пачку денег. Разделил пополам.

– Наши с тобой капиталы.

– Не пойдёт, – твёрдо сказал Вася. – Прими как мой вклад. В получку кину перевод «Якутск, до востребования». Договорились? Или в другое место. Ты в клинике будешь?

– Наверное, в клинике. Давай к поезду. Пора.