– И что? – попыталась выяснить она.

– У нас сработал автоматический сигнал тревоги, – пояснил охранник. – Согласно программе, заложенной в аналитическую систему, отслеживается изменение всех пикселей картинки с камеры наблюдения. При этом обрабатывается сразу несколько алгоритмов. Один из них – алгоритм неподвижности. Если система отмечает в поле зрения человека, занявшего определенное место и не меняющего позицию долгое время, раздается сигнал тревоги. Компьютер маркирует подозрительный объект, начинает исследовать и передавать вон на тот монитор доступные физиологические параметры цели. Например, уровень адреналина, частоту пульса, характер мимической картины и уровень отделения пота.

– Это все можно определить дистанционно? – Уварова не пыталась скрыть удивления.

– Да. – Фролов кивнул. – Имея камеры достаточного разрешения и светосильную оптику, можно автоматически отслеживать частоту биения подкожных сосудов, диаметр зрачков, альбедо кожи, зависящее от состояния потовых желез, ну, и так далее.

– Интересно. – Уварова усмехнулась. – Далеко шагнул прогресс. И что такого с гражданином в шляпе, если пришлось меня приглашать, когда я уже домой собиралась?

– Во-первых, он так сидит уже больше часа, – пояснил наблюдатель. – Во-вторых, характер его физиологических параметров указывает на то, что он ожидает некого события и при этом ведет в уме непрерывные вычисления. Кроме того, в течение всего времени наблюдения он не сводит взгляд с одной области поля зрения.

– И что это за область? – Уварова насторожилась.

– По углу схода зрачков можно смело утверждать, что он неотрывно наблюдает за выездом с нашей подземной парковки.

– Мило. – Уварова призадумалась. – И какие выводы вы из этого сделали?

– Вы его не знаете? – напрямую спросил Фролов.

– Нет. Сто процентов. – Уварова покачала головой. – Какие вообще могут быть варианты? Зачем человек может вот так сидеть и пялиться битый час?

– Вариантов не много. Например, это может быть корректировщик снайпера, – твердым голосом произнес Фролов. – И хотя наши сканеры не обнаружили при нем никаких приемо-передающих устройств, он может подавать сигналы незаметными жестами или даже мимикой, их специально обучают такой невербальной коммуникации.

– Их?

– Ну, западных спецов.

– Почему именно западных?

– Характер развития мышцы оrbicularis oris однозначно указывает, что объект в быту говорит не по-русски, – пояснил наблюдатель. – Его губы привыкли к куда более напряженной артикуляции, чем привычная нам, без редуцированных гласных и с четким произношением конечных согласных.

– Ого! Удивили, – не скрывая восхищения, кивнула Уварова. – И на каком языке он может говорить?

– На очень сильно артикулированном. Более артикулированном, чем английский. Ну, мог бы на французском, с натяжкой, но нет. Картина похожая, но иная. Язык, на котором он говорил большую часть жизни, мы не можем идентифицировать. Это жесткий, на наше ухо как бы каркающий язык, похожий…

– Ты говори, не стесняйся, – подогнал его Фролов.

– Похожий на язык клингонов из голливудской франшизы «Звездный путь».

– Все чудесатее и чудесатее, – констатировала Уварова, обернувшись к Фролову. – Снайпер из неизвестной третьей страны. Думаешь, целью могу быть я?

– Александра Львовна, я это обязан предположить! При моей-то должности! Ну и…

Он запнулся.

– Договаривай уже. – Уварова поморщилась.

Фролов только пожал плечами, мол, сами вы все прекрасно понимаете, Александра Львовна.

– Вы знаете, что я полностью разделяю ваши опасения по поводу реликта, – все же договорил он. – И если бы я был не начальником вашей службы безопасности, а отвечал за безопасность страны или всего человечества, я бы тоже не спешил повсеместно внедрять этот новомодный источник энергии. Хотя бы в силу его недостаточной изученности и тайн, с ним связанных. Но это даже в России понимают не все. Взять хотя бы сегодняшнюю пресс-конференцию. Этот Зорянов из «Российской газеты», он же в вас как клещ впился! Мотивы ему подавай! Не много ли власти сосредоточено в руках директора коммерческой корпорации, хочет узнать.