Утром Тося положила фломастеры в портфель и отправилась в школу.
Всю дорогу она думала об Ане и о новых фломастерах.
Она представляла, как покажет Ане японские фломастеры и как скажет при этом: «Если тебе нравятся, возьми себе!» И как обрадуется Аня, и как скажет: «Да нет, что ты, не надо!» И как она, Тося, скажет: «Возьми, возьми! Мне не жалко!» И как Аня с сияющей улыбкой положит фломастеры в портфель и скажет: «Спасибо тебе, Тося. Ты такая добрая!» И как они вместе пойдут домой из школы и всю дорогу будут смеяться и дружить.
А в это время Аня Залетаева тоже шла в школу.
Она шла и вспоминала разговор, который состоялся за ужином у них с мамой.
Вечером Ирина Васильевна, по своему обыкновению, взяла Анин дневник – каждую пятницу она аккуратно ставила в дневник дочери свою подпись – и вдруг увидела в нём четвёрку по русскому устному.
– Анюта! – воскликнула крайне удивлённая Ирина Васильевна. – Что это?!
– Да, мама, я забыла тебе сказать… – сконфуженно забормотала Аня.
– Но в чём дело? Откуда четвёрка? Анюточка, дочка моя, что это значит?
– Ты знаешь, мама, ко мне посадили новенькую, – сказала Аня. – И она меня так отвлекает, так мешает заниматься! Она такая болтушка, такой легкомысленный человек!
– Так почему же ты мне сразу ничего не сказала? – возмутилась Ирина Васильевна. – Я бы давно уже с Ниной Петровной поговорила, чтобы она её отсадила!
– Да нет, мама, что ты! – испугалась Аня. – Я тебя прошу, не делай этого. Я просто сама виновата. Мне давно надо было с этой новенькой поговорить. Она и сама не слушает, и мне не даёт.
– Так как же ты терпишь? Поставь о ней вопрос на классном собрании. Ведь ты же староста!
– Ну зачем, мама! При чём тут классное собрание?
– Тогда дай мне слово, что ты с ней поговоришь, слышишь? – сказала Ирина Васильевна. – Дай мне честное слово.
И сейчас Аня Залетаева шла в школу и думала о предстоящем неприятном разговоре с новенькой.
Ссора в классе
На школьных часах было десять минут девятого.
В пятом «А» толстая Пантелеева поливала на окне цветы.
Пантелеева сердилась.
Слева от неё стоял Спичкин и в который раз рассказывал надоевшую всему классу историю, как он ловил опасного преступника.
Пантелеева сердилась. Она проливала воду на подоконник. Спичкин ей мешал, размахивал руками.
– И вот я иду, – говорил Спичкин, – и вижу – он! Я его сразу узнал. Смотрю – точно: лицо круглое, волосы светлые, глаза серые, на левой щеке родинка… Всё совпадает. Я даже проверил, тетрадку вынул, прочитал: а вдруг, думаю, родинка на правой щеке? Нет, точно, на левой… Я тогда за ним… А он идёт себе, сумкой размахивает, делает вид, что он так просто, погулять вышел. Да меня не проведёшь! Не на такого напал! Я его сразу узнал! Очень опасный преступник! Его милиция уже два года разыскивает!
– Спичкин, лучше тряпку дай! – не выдержала Пантелеева. – Не видишь, что ли, я весь подоконник залила… Совсем помешался на своих преступниках!
Алик Спичкин перестал размахивать руками и сокрушённо уставился на Пантелееву.
– Дура ты! – сказал он. – Что с тобой разговаривать! Зря время тратить. – И он отвернулся от Пантелеевой и направился к Синицыну.
Увидев приближающегося Спичкина, Синицын вскочил из-за стола и вышел из класса. Но Спичкин последовал за ним и вскоре из коридора донеслось:
– Я его сразу узнал! Смотрю – лицо круглое, волосы светлые… Ну, думаю, не на такого напал!..
– Фёдоров, – сказала Пантелеева, – ты тряпку не видал? Никак не могу тряпку найти!
Фёдоров важно чинил карандаш.
– Поищи за доской!
– Да я искала! Ну что мне, руками доску, что ли, вытирать? Через десять минут урок начнётся, а нигде тряпки нет!