Указав на множество подобного рода странностей, окружающих «открытие» Шлимана, различные критики, в том числе и Д-А.Трэйл, объявили «всю историю клада ГРУБЫМ ВЫМЫСЛОМ» [443], с. 127. Здесь надо отметить, что археолог Элли Криш не разделяет позицию скептиков. Тем не менее Элли Криш вынуждена приводить все эти компрометирующие данные, поскольку их не удалось в свое время скрыть. А скрыть не удалось потому, что ИХ ОКАЗАЛОСЬ СЛИШКОМ МНОГО, и они так или иначе ставят под серьезнейшее сомнение правдивость версии Г. Шлимана даже в глазах его почитателей.

Оказывается, НЕ ИЗВЕСТНО даже то место, где Г. Шлиман «нашел клад». Элли Криш справедливо отмечает, что «информативным для датировки клада является само МЕСТО ЕГО НАХОДКИ. НО ШЛИМАН В РАЗНОЕ ВРЕМЯ ОПИСЫВАЛ ЕГО ПО-РАЗНОМУ» [443], с. 137. Как утверждал Г.Шлиман, в момент «счастливой находки» рядом с ним находилась только его жена Софья. Больше никто не видел, где и как Г. Шлиман обнаружил «античное золото». Цитируем снова Элли Криш: «Не в последнюю очередь СОМНЕНИЯ В ПРАВДИВОСТИ ИСТОРИИ ОБНАРУЖЕНИЯ КЛАДА возникли потому, что Шлиман опирался при этом на свидетельство своей жены Софьи и УВЕРЯЛ, ЧТО ОНА ПРИСУТСТВОВАЛА В МОМЕНТ НАХОДКИ… Между тем стало известно, что 27 мая (в этом тексте Шлиман называет именно такую дату «находки» – А. Ф.) Софьи, возможно, вообще не было в Трое… Неоспоримого доказательства, находилась ли Софья в тот день в Трое или в Афинах, практически не существует. Тем не менее… Шлиман сам признается в письме к директору античного собрания Британского музея Ньютону, ЧТО СОФЬИ ТОГДА В ТРОЕ НЕ БЫЛО: «…Госпожа Шлиман покинула меня в начале мая. Клад был найден в конце мая; но поскольку я всегда хотел сделать из нее археолога, я написал в своей книге, ЧТО ОНА БЫЛА РЯДОМ СО МНОЙ И ПОМОГАЛА МНЕ ПРИ НАХОДКЕ КЛАДА»» [443], с. 131–132.

Подозрения еще более усиливаются, когда мы узнаем, что Г. Шлиман, оказывается, ВЕЛ КАКИЕ-ТО ЗАГАДОЧНЫЕ ПЕРЕГОВОРЫ С ЮВЕЛИРАМИ, предлагая им изготовить якобы КОПИИ якобы найденных им золотых «античных» украшений [443], с. 130–131. Он объяснял свое желание тем, что хочет иметь «дубликаты» на случай, если, как писал Г. Шлиман, «турецкое правительство затеет процесс и потребует половину сокровищ». Цит. по [443], с. 130. Однако, ввиду всех темнот, окружающих «деятельность» Шлимана в 1873 году, не совсем ясно, вел ли Шлиман эти переговоры с ювелирами ПОСЛЕ «находки клада» или же ДО НЕЕ. Что, если до нас дошли следы его переговоров об ИЗГОТОВЛЕНИИ «клада Приама» РАНЕЕ того момента, когда он в ОДИНОЧЕСТВЕ «обнаружил клад» на холме Гиссарлык?

Г. Шлиман писал очень интересные вещи: «Ювелир должен хорошо разбираться в древностях, и он должен обещать не ставить своего клейма на копиях. НУЖНО ВЫБРАТЬ ЧЕЛОВЕКА, КОТОРЫЙ МЕНЯ НЕ ПРЕДАСТ И ВОЗЬМЕТ ЗА РАБОТУ ПРИЕМЛЕМУЮ ЦЕНУ». Цит. по [443], с. 130. Однако агент Г. Шлимана, Борэн, как пишет Элли Криш, «не желает брать на себя никакой ответственности за такое СОМНИТЕЛЬНОЕ ДЕЛО. Он (Борэн – А. Ф.) пишет: «Само собой разумеется, что ИЗГОТОВЛЕННЫЕ КОПИИ НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ НЕ ДОЛЖНЫ ВЫДАВАТЬСЯ ЗА ОРИГИНАЛЫ»» [443], с. 130–131.

Тем не менее, оказывается, Борэн «порекомендовал Шлиману фирму Фрома н-Мёри с на улице Сент-Оноре (в Париже – А. Ф.). Это семейное предприятие, сообщил он, имеющее выдающуюся репутацию с XVIII века и держащее у себя на службе многочисленных художников и мастеров» [443], с. 130. Между прочим, в XIX веке «носить АНТИЧНЫЕ УКРАШЕНИЯ стало в определенных кругах модой. Так, принцесса Канино, жена Люсьена Бонапарта, часто появлялась в свете в ЭТРУССКОМ ожерелье, что делало ее бесспорным центром праздничного приема» [443], с. 134. Так что у парижских ювелиров могло быть много заказов и работы «под древность». Надо полагать, делали они ее неплохо.