На кладбище он выкопал лопух с родительской могилы. Слушал скрип ржавого флюгера. Когда наступала темнота, они с родней пели, а племянники по очереди играли на семейной бандуре. За день до отъезда кагэбэшники вызвали его в Ростов для допроса. Они все время листали его досье и задавали множество каверзных вопросов про войну.

– В тот раз, – сказал Аркадий, – папа обрадовался Вене еще больше, чем в первый.

С тех пор прошло семь лет. А теперь он опять затосковал по России. Только и говорил, что о могиле в Горняцких. Родные понимали, что он хочет умереть там, но не знали, как быть.

– Я хоть и европеец, – заметил я, – но хорошо его понимаю. Всякий раз, как я приезжаю в Россию, мне не терпится уехать. Как только уезжаю – снова туда тянет.

– Тебе нравится Россия?

– Русские – удивительный народ.

– Это я знаю, – ответил он нетерпеливо. – Почему?

– Трудно сказать, – ответил я. – Мне нравится думать о России как о стране чудес. Когда боишься самого худшего, всегда происходит что-нибудь удивительное.

– Например?

– Да всякие мелочи. Смирение в России беспредельное.

– Теперь верю, – сказал Аркадий. – Ну, пойдем. Нам уже пора.

Была яркая лунная ночь. Только в лунную ночь можно было безопасно перейти Тодд. У аборигенов была привычка, напившись, укладываться спать прямо в русле реки. В кромешной тьме всегда был риск наткнуться на кого-нибудь из них, а некоторые во хмелю бывали опасны.

Стволы эвкалиптов-призраков сверкали белизной: прошлогоднее наводнение повалило несколько деревьев. На другом берегу реки мы увидели казино и светящиеся фары машин, подъезжавших к нему. Песок был мягкий и сухой, и мы шли, увязая в нем по щиколотки. На дальнем берегу из зарослей выросла какая-то взъерошенная фигура, пробормотала: «Придурки!», после чего с глухим стуком и хрустом веток рухнула обратно в кусты.

– Пьян, но безобиден! – констатировал Аркадий.

Он повел меня мимо казино, по улице, застроенной новыми домами. На крышах были установлены солнечные нагреватели, на подъездных дорожках припаркованы автоприцепы. В дальнем конце улицы, наискось по отношению к остальным, стоял старый, обветшавший «первопоселенческий» дом с широкой верандой и москитными сетками. Из сада долетали запахи франжипанов и шкворчащего мясного жира.

Седобородый мужчина по имени Билл стоял без рубашки и, обливаясь потом, жарил на угольной решетке мясо и сосиски.

– Привет, Арк! – Он помахал вилкой в воздухе.

– Привет, Билл, – поздоровался Аркадий. – Это Брюс.

– Приятно познакомиться, Брюс, – торопливо проговорил Билл. – Угощайтесь.

Жена Билла, светловолосая Дженет, сидела за длинным столом и раскладывала по тарелкам салат. Рука у нее была в гипсе. На столе стояли бутылки с разными винами и пластмассовая ванночка, заполненная кубиками льда и банками с пивом.

Ночные насекомые роились вокруг пары фонарей-«молний».

Гости бродили по саду, держа бумажные тарелки с едой. Кто-то сидел на земле группками и смеялся, кое-кто сидел на складных стульях и вел серьезные беседы. Среди них были медсестры, учителя, юристы, лингвисты, архитекторы. Все эти люди, как я догадался, были так или иначе связаны с аборигенами – работали или с ними, или для них. Они были молоды и обладали выносливыми ногами.

Среди гостей был только один абориген – долговязый мужчина в белых шортах с бородой, развевавшейся по ветру ниже пупа. У него на руке висла девушка-полукровка. Ее волосы были туго стянуты лиловой косынкой. Мужчина молчал, предоставляя слово ей.

Она жалобным тоном рассказывала о том, что городской совет Алис предложил запретить распитие спиртного в общественных местах.