Постояв еще немного, позволив ветру пронизать меня насквозь и проморозить, я вернулась в теплую постель и замоталась в одеяло. Оно сохранило тепло и дремоту и сразу бережно окутало меня ими. По телу разлилось наслаждение.

Я снова уснула.

День прошел лениво. Я долго завтракала, потом ушла гулять в горы. Ненадолго зарядил дождь, стало прохладно. Кроссовки промокли (дождевики для обуви я благополучно забыла в номере), и пришлось возвращаться.

Поздно вечером, отогревшись в сауне, я отправилась исследовать открытый бассейн. Ночью на его дне загорались бело-голубые огоньки. Воздух подмораживал, но тепло воды нежно обнимало тело. От бассейна поднимался пар. Мое тело, светящееся в огоньках, белоснежное, казалось телом мифического существа – эльфа или феи. Я медленно перебирала в светящейся воде ногами, словно облепленными светящимся планктоном. Вокруг нависали тяжелые молчаливые горы. Сверху раскинулось небо, полное звезд и секретов. Иногда черными пулями пролетали летучие мыши.

Последние посетители выбрались из воды и ушли в отель, оставив меня одну. Я переплывала бассейн от бортика к бортику, светящаяся, волшебная. Тишина и ночь укрывали меня от внешнего мира.

Вот уже час я сижу в очереди на массаж.

Ожидание значит для меня больше, чем для других. Вся моя жизнь – сплошное чертово ожидание.

Мое самое первое воспоминание в жизни: я жду.

И жду.

И жду.

Я – пятилетняя, волосы в коротких толстых косах, пижама в веселых котятах, рядом серый плюшевый заяц – сижу у окна и жду. Если надо идти в детский сад, сижу утром и вечером, если не надо – с утра и до вечера, пока не стемнеет и бабушка не позовет спать. Из окна открывается скучный пейзаж: справа береза, слева дуб, узкая дорога спального района, уставленная машинами, лавочки в желтой потрескавшейся краске у подъезда, детская площадка. Второй этаж – все видно хорошо. Играю я так, чтобы ни в коем случае не выпускать из вида окно. Устраиваюсь на широком подоконнике или на столе рядом. Играю и одним глазком поглядываю в окно. Собираю пазл и жду. Устраиваю сценки между игрушками – зайцем, слоником, медвежонком – и жду.

Я жду родителей. Их нет, и они не приходят.

Долгое, томительное ожидание. В детстве я постоянно ждала родителей. Мама и папа всегда были далеко.

Они постоянно меняли страны. Несколько лет жили в одной стране, потом переезжали в следующую – Египет, Греция, Япония, Мексика. Удивительным образом снова и снова эта страна оказывалась не той страной, в которой жила я. Папа работал журналистом в местных корреспондентских бюро российских газет. Мама ездила с ним.

Мне представлялось, что их жизнь полна интересных событий. Я воображала, как они ездят на сафари к антилопам и львам, забираются на высокие скалы, бредут по бесконечной пустыне, бороздят моря на яхте. Их жизнь виделась мне бесконечным приключением. Себя я чувствовала обузой, скучной девочкой, которую в такие места, конечно, не возьмут. Но я надеялась, что смогу быть им полезной в чем-нибудь, достаточно хорошей. Что им все-таки захочется взять меня с собой. Хотя не видела необходимости в этом для них. Зачем? Это было нужно только мне.

В Россию родители наведывались изредка, в отпуске. Они останавливались в своей квартире (во время их отъездов она пустовала) и приезжали к нам в гости.

Родители были вечным обещанием счастливого будущего, праздником, несбывающейся мечтой. А я жила с бабушкой Надей: она кормила супом, запрещала прогуливать школу, не давала много играть в компьютер. Она была очень религиозна, но вера для нее была не опорой и поддержкой, не огнем в сердце, а окошком для просьб и бесконечным источником ограничений. У бога она просила двух вещей: повышения пенсии и нормального давления. Этот факт всегда смущал меня. Мне хотелось, чтобы она просила чего-то более возвышенного.