– Девушек нужно по четыре часа в день учить письму, пению и постельным танцам, – приказала Дамаджах Кеве. – На остальные двадцать они поступят в распоряжение Энкидо.

Она кивнула на евнуха, и Ашия задохнулась. Шанвах вцепилась в нее. Сиквах расплакалась.

Дамаджах оставила это без внимания и обратилась к евнуху:

– Сделай из них что-нибудь стоящее.

Най’дамаджи’тинг Мелан провела их через подземный дворец дама’тинг. Говорили, что при помощи магии хора дама’тинг могли залечить любую рану, но кисть и предплечье женщины были изуродованы чудовищными рубцами, согнутые в жуткую клешню, которая не сильно отличалась от тех, что Ашия видела на известных изображениях алагай.

Сиквах продолжала всхлипывать. Шанвах обнимала ее, но у нее самой глаза были полны слез.

«Ты образец для всех молодых женщин племени, – сказал ей однажды отец. – И потому я буду строже с тобой, чем с остальными, дабы ты никогда не опозорила нашу семью».

Так Ашия научилась скрывать страх и сдерживать слезы. Она пребывала в ужасе не меньше кузин, но была старшей, и они всегда смотрели на нее. Она держала спину гордо выгнутой, когда их подвели к маленькой двери. Энкидо прислонился спиной к стене у входа, а Мелан ввела их в большую келью, выложенную плиткой. По стенам тянулись ряды колышков с белыми балахонами и длинными лентами белого шелка.

– Раздевайтесь, – велела Мелан, как только закрылась дверь.

Кузины судорожно сглатывали и мялись, но Ашия знала, что спорить с невестой Эверама глупо – и бесполезно. Не теряя достоинства, она откинула капюшон и стянула через голову одеяние из тонкого черного шелка. Под ним оказалась широкая шелковая лента, которая охватывала грудь и сглаживала наметившиеся женские формы. Ее бидо тоже было из тонкого черного шелка, намотанное для удобства свободно и просто.

– Полностью, – сказала Мелан. Ее взгляд метнулся ко все еще колебавшимся Шанвах и Сиквах, и голос уподобился хлысту. – Живо!

Вскоре все три девушки стояли обнаженными; их отвели через дальний выход в купальню – огромную естественную пещеру, освещенную меточным светом высоко расположенных камней. Пол – выложен мрамором, вода – глубока. Узорные фонтаны поддерживали воду в движении, и воздух был горяч и густ от пара. По сравнению с этим можно устыдиться даже купален Кадживах.

В воде были десятки девушек в возрасте от детского до застенчивого, созревшего женского. Все они либо стоя мылись в каменной купальне, либо расслабленно сидели на скользких каменных ступенях по ее краям, бреясь и подрезая ногти. Все как одна подняли взгляды, чтобы оценить новеньких.

Ашии и ее спутницам приходилось купаться с другими девушками, но между этой купальней и теми, что располагались в женском крыле отцовского дворца, имелось пугающее различие: все головы были обриты налысо.

Ашия дотронулась до своих роскошных умащенных волос, за которыми ухаживала всю жизнь, в надежде понравиться будущему супругу.

Мелан перехватила ее взгляд:

– Потрогай, девочка, насладись. Это будет в последний раз на какое-то время.

Кузины задохнулись, и Шанвах схватилась за голову, защищая шевелюру.

Ашия заставила себя опустить руки и успокоиться вздохом.

– Это всего лишь волосы. Отрастут заново.

Краем глаза она отметила, что и кузины успокаиваются.

– Аманвах! – позвала Мелан, и вперед вышла девушка возраста Сиквах. Она была слишком юна для женских форм, но лицом и глазами сильно походила на Дамаджах.

Ашия испытала прилив облегчения. Святая Аманвах была их кузиной, первеницей Избавителя и Дамаджах. Когда-то они были так же близки, как Асом и Асукаджи.