Нет, конечно, на самом деле я не красавец, но эта поганка от восторга же пищать должна без всякого зелья!.. А она мне тут условия ставит, вместо благодарности за спасение. Я ее в шатер первой женой зову, а она, значит, на всю деревню собирается объявить, что у нас ничего не было. И плевать с макушки самой высокой ели, что я сам не хотел ее в жены брать. Вот только что не хотел… Но теперь прям за живое задела! Чучело бледное, немощь тощая!..

Разозлился я так, что прямо зубами заскрипел, а потом взял это худосочное к себе притянул и поцеловал. Плоская она, что доска мамкина для стирки белья, и ребра как на той же самой доске – выступы. Ни груди, ни задницы…

Но целуется хорошо, жарко… Мне от ее поцелуев сразу жарко. Только едва я во вкус вошел, как она мне тощей своей коленкой между ног…

Чтоб ее… лешаки утащили! Дуру невменяемую!

– Больно же!

– А кто тебе позволил?! – И глазами от злости на меня сверкает так, что прямо искры летят.

Нет, понятно, что это я увлекся. Орчанку тоже если без ее согласия поцеловать попробуешь, можно потом на всю жизнь без важных органов остаться. Там простым ударом коленки в пах не отделаешься. Да и не в этом дело… Девку силой брать – позор на весь клан. Но тут прям за живое зацепила ж!..

– А кто мне отвечал?! – поддел я ее и тут же вспомнил: – А кто меня за клыки пару-тройку дней назад лапал?! А кто ко мне целоваться сам лез?!

– А кто мне отвечал?! – повторила девчонка мой вопрос и руки в бока уперла, а у самой в глазах уже не злые колючки, а смешинки светятся. – Ты такой забавный, когда злишься, и совсем не страшный.

– Да с чего я страшный должен быть, если ты под зельем! Или все, отработало уже? – уточнил я с подозрением. – Бабка ж дозу на целую орку рассчитывала…

– А на меня больше надо, – ухмыльнулась эта поганка и потом вздохнула. – Не нравлюсь я твоей бабушке. И домик у них тесный…

– Я нам с тобой шатер построил, – засмеялся я, подхватив вновь поблекшее тощее чучелко на руки.

Конечно, мать с бабкой ее отмыли, приодели, даже бусики какие-то выдали, чтобы не позорилась совсем. И волосы у нее когда чистые, то красивые и пышные. И лезут в лицо, в нос, глаза… как облако…

– А я от него откажусь, – щекотно выдохнула она мне прямо в грудь, обняв за шею, как в прошлый раз, крепко-крепко.

Я на бегу говорить не очень люблю, поэтому промолчал. А девчонка продолжила, обиженно так:

– И к бабушке твоей я тоже не вернусь, она меня нахлебницей обозвала.

– Никто меня не любит, никто не понимает, пойду я на болото, наемся жабонят, – пропыхтел я, не сдержавшись.

– Я не привыкла к такому обращению!.. – Девчонка даже лицо от моей груди оторвала, чтобы в глаза посмотреть, ну и я на нее краем взгляда зыркнул, потому как вперед глядеть нужно, на дорогу, а не на пигалицу ручную.

Начала-то она говорить с возмущением, зло так и с гордостью какой-то, а закончила с тяжким вздохом, едва слышно и опять в меня уткнувшись:

– И привыкать не собираюсь. Домой вернусь... Ты же меня проводишь?..

Я чуть на бегу не споткнулся, еще б миг – и кувыркнулись бы мы вместе, я и поганка эта наглая. Но сам ведь ляпнул, когда бабку помочь просил. Сам… Все сам!..

– Провожу, – процедил сквозь зубы, прикидывая, о чем вот я думал?! О сутках-двух пути туда и обратно. Но вот после упоминания о детях гор и неба есть у меня подозрения, что идти придется дольше. Ближайшие горы у нас о-го-го где, седьмицей не отделаешься, шагать и шагать. Но ведь сам предложил.

Мы до деревни еще добежать не успели, как с деревьев малышня посыпалась и с визгом понеслась народ предупреждать. На улице – толпа, словно все сразу из домов повылезали. Событие же, старший сын вождя первую жену в шатер принес. Орчанки молодые вдоль дороги выстроились, и каждая так и норовила разглядеть, что за диво я притащил.