− Тебя называют избалованным мальчишкой. Это правда?

− Со стороны виднее, − равнодушно ответил Ноктем. – По крайней мере, если я скажу прилюдно, что этот дворец мне надоел, завтра его не будет.

− А если лично владыке? – тут же спросила Канелия, уловив странную ноту в его голосе.

− А вот это уже правильный вопрос, − с улыбкой сказал он, приложил палец к ее губам, и умолк сам, словно это помогало ему не отвечать, а потом резко отступил: – Подумай над моими словами. Времени у тебя немного. Он может позвать тебя уже сегодня.

Он странно отмахнулся, словно все происходящее ему наскучило, и вышел, оставив Кенли одну стоять у высокого стола, с румяными щеками и прикасаться пальцем к собственным губам, пытаясь уловить остатки правды и чужого прикосновения.

Принц оказался прав. Не прошло и часа после его ухода, а Кенли сообщили, что вечером ей предстоит прислуживать правителю за ужином. Она должна была наполнять его кубок и подавать нужные блюда, а главное быть готовой стать его «десертом», потому думать пришлось во время приготовлений к вечерней встрече с королем.

− Не нравится мне, что в этом замешан принц, − причитала Нина, расчесывая Канелии волосы.

− Почему? – спокойно спросила Кенли, обводя глаза черной краской, чтобы они хорошо смотрелись с ее маской.

− Потому что никому не ведомо, что у него на уме. Говорили даже, что он безумен.

Нина вскинула руки к небу и стала что-то бормотать. Кенли лишь пожала плечами. На безумного принц совсем не походил, но в его замыслах действительно было трудно разобраться, только обсуждать это с другими Канелия не хотела. Прав ли был Ноктем? Если у них с отцом были свои споры, а она была лишь инструментом в них, стоит ли менять свои намерения и принимать одну из сторон? Это казалось ей совершенно неверным. Что их личные счеты против ее клятвы? Пугало лишь одно: принц мог ее выдать, но поверит ли ему король? Насколько его игры честны в спорах с самим владыкой? Если он так же смело пьет вино с одного кувшина, то вряд ли правитель поверит, что сын мог его обмануть, а если нет? Спрашивать у Нины она не видела смысла. Последние слова принца давали понять, что он баловень в глазах народа и молвы, но это не было правдой, а значит, что-то еще могло быть ложью.

Манерно улыбаясь зеркалу, Канелия в очередной раз спросила сама себя: есть ли ей хоть какое-то дело до принца Ноктема? Ответа почему-то не было. Он вызывал в ней странное смятение, заставляющее сомневаться во всем. Быть может именно этого он и добивался?

Кенли даже пожалела, что выпила мало вина, и его действие давно исчезло. Легкий дурман, быть может, помог бы ей принять решение, а потом она вспомнила мать и стыд за голые коленки, а следом свои собственные слова и покорность ненавистному тирану. Это все могло стать напрасным, а принц мог и вовсе просто ее обмануть. Была ли она уверена, что их бокалы действительно были наполнены из одного кувшина? Нет. Верила ли она Ноктему? Да, и это ее скорее пугало, чем радовало. Верить наследнику Тиндора − последнее, что она вообще должна делать в своей жизни, если клятвы Астора для нее не пустой звук.

Она должна была продолжать свою игру, что бы там в ней не вздрагивало от сомнений. Их накануне победы всегда больше, чем на всем остальном пути.

Решив так, она запретила себе думать и послала собственному отражению воздушный поцелуй, надувая выкрашенные в алый блестящие губы.

− Какая же ты хорошенькая, − шептала Ника, качая головой. – Вот бы он сделал тебя своей любовницей, а мне позволили бы тебе прислуживать. Он ведь может быть и ласковым, если ты ему действительно нравишься. Это он на публике такой грозный и грубый, а с ним в спальне наедине все по-другому…