– А вот и вы, – сказал Эмиль Крейс. – Я ходил на кухню, но не стал вас прерывать. Шрайвер просил меня извиниться перед Фрицем Бреннером. У нас есть правило: после обеда приглашать повара присоединиться к нам выпить шампанского, что, конечно, по-варварски, зато весело, но, разумеется, при сложившихся обстоятельствах… – Он не закончил фразы, а после добавил: – Должен ли я объяснить ему? Или вы сами?

– Я сам.

Вулф подошел к столу и сел с краю. Он был на ногах уже второй час – почти столько же, сколько каждый день проводил в оранжерее, но одно дело дома, другое – здесь.

Он оглядел присутствующих:

– Жив ли еще мистер Пайл?

– Надеемся, – ответил один из аристологов. – В самом деле искренне на это надеемся.

– Мне пора быть дома в постели, – сказал другой. – У меня завтра тяжелый день. Но не похоже… – Он затянулся сигарой.

Эмиль Крейс протянул руку к бутылке бренди:

– Был жив, когда я туда поднимался, но с тех пор тишина. – Он посмотрел на свои наручные часы. – Почти целый час. Видимо, пора мне снова подняться. Чертовски неприятно!

Он налил себе бренди.

– Ужасно! – произнес один из них. – Просто ужасно! Насколько я понимаю, вы интересовались тем, кто из девушек принес ему икру. Крейс говорит, вы спрашивали у него об этом.

Вулф кивнул:

– А также у мистера Шрайвера и у мистера Хьюитта. У мистера Гудвина, и мистера Бреннера, и у обоих помощников, которых я пригласил, чтобы помочь повару. И у девушек. С ними я беседовал больше часа, но так ничего и не добился. Я понял, каким образом было совершено преступление, но не выявил личность преступника.

– Не слишком ли вы торопитесь? – спросил адвокат Ликрафт. – Возможно, нет никакого преступника. Возможно, есть острое тяжелое расстройство желудка…

– Вздор! Прошу прощения, мистер Ликрафт, не до учтивостей. Симптомы типичны для отравления мышьяком, и вы все слышали, как мистер Пайл пожаловался на песок, но дело не только в этом. Как я уже сказал, я понял, как действовал преступник… преступница. Никто из девушек не признался в том, что принес мистеру Пайлу тарелку с блинами. Та, кто была прикреплена к нему, войдя в столовую, увидела, что тарелка перед ним уже стоит, и обслужила меня. Нет, тут есть преступница. Она положила в сметану мышьяк en passant[5], поставила тарелку перед мистером Пайлом, вернулась на кухню за другой и дальше вела себя как все. Это установленный факт.

– Но в таком случае, – возразил адвокат, – одна из них осталась без тарелки. Как такое могло случиться?

– Я в своем деле не новичок, мистер Ликрафт. Я изложу вам все подробности позже, если захотите, но сейчас должен продолжить. Это не гипотеза, что яд мистеру Пайлу был в блинах с икрой, это факт. Благодаря удивительному совпадению ее ловкости и везения она до сих пор остается не разоблаченной, и потому я обращаюсь к вам. Ко всем. Я прошу вас закрыть глаза и постараться вспомнить эту сцену. Мы все сидим за столом, обсуждаем орхидеи… пятна, крапинки. Входит женщина, ставит вот сюда, – он указал на место, – тарелку, один блин соскальзывает на скатерть, Феликс бросается к столу, возвращает блин на тарелку. Если закрыть глаза, вспомнить легче. В это же время входит следующая женщина, подходит к мистеру Пайлу, ставит тарелку перед ним. Я спрашиваю: кто из них?

Эмиль Крейс покачал головой:

– Я сказал вам еще наверху: не знаю. Я не видел лица. А если и видел, то мельком и не запомнил.

Актер Адриан Дарт стоял возле стены с закрытыми глазами, со вздернутым подбородком, скрестив руки на груди, – прекрасная поза, чтобы сосредоточиться. Все остальные, и даже Ликрафт, тоже закрыли глаза, но, конечно, никто из них не шел в сравнение с Дартом. Через некоторое, довольно долгое время они один за одним открывали глаза и качали головой.