Спорить Морган не стал. Хотя сейчас он не чувствовал себя уставшим, всё равно уже было пора возвращаться. Дома наверняка всполошились из-за сработавшей сигнализации, а когда выяснили, что он ушёл куда-то без телефона и никого не предупредил, то наверняка запаниковали ещё больше. В конце концов, воспоминания о нападении в парке были слишком свежи.

Пока он застёгивал парку, Фонарщик негромко обратился к Шасс-Маре:

– Так какой у тебя вердикт-то будет, милая?

На «милую» она, как ни странно, никак не отреагировала. Впрочем, и звучало это ровно так же добродушно и по-свойски, как «чадо» или «малец» по отношению к Моргану.

– Согласия не даю, – коротко ответила Шасс-Маре.

Фонарщик выгнул кустистые брови:

– Не по нраву пришёлся?

– По нраву, – вздохнула она, отводя взгляд в сторону. – Ещё как понравился. Поэтому и «нет». И если ублюдок из башни против, то пусть попробует выбить из меня согласие силой. И, клянусь, ему это станет дорого.

– Не серчай, – улыбнулся Фонарщик и потрепал её огромной рукой по голове. Шасс-Маре поморщилась, но не оттолкнула его. – Ты девчушка славная, да и часовщик тоже неплох. Чего бы вам не сдружиться?

– Тебе легко говорить, у тебя есть Чи, – сквозь зубы процедила Шасс-Маре. Фонарь на столе обиженно мигнул зелёным и притух. – А у меня никого.

– Так и у него тоже, – вздохнул великан. – Вам бы помириться – нет, лаетесь, что те две собаки. А я должен…

– Потом договорим, – перебила его Шасс-Маре и, вцепившись пальцами Моргану в руку, потащила его из зала. Фонарщик только и успел, что махнуть на прощание. – Вот трепло… Не слушай его.

– Я не слушал. Слишком спать хочется, – дипломатично соврал Морган, следуя за ней. – Лучше скажи мне вот что. Насчёт имён – это серьёзно?

Водоросли, почти целиком затянувшие коридор, расступились. Шасс-Маре скосила взгляд.

– Более чем. Говоришь кому-то своё настоящее имя – отдаёшь себя в полную власть таким, как мы. Есть ещё правила: не открывать двери на стук, не бродить на улице после полуночи, не искать встречи с тенями, не танцевать под луной босиком… Много чего.

Они выскочили на порог. Морган тут же накинул капюшон: после сладкого сна в тёплом морском воздухе мороз на улицах Фореста казался нестерпимым. Небо ещё не посветлело, однако полоска между домами, там, над самым горизонтом на востоке, приобрела особенный оттенок – более сияющий и лёгкий, а звёзды побледнели.

– Спасибо за совет, – искренне поблагодарил Морган. По всему выходило, что он уже трижды облажался – когда назвал своё имя часовщику, когда представился Фонарщику и когда сунулся после заката в потайной сквер. – Слушай, а что Уилки от меня надо?

– Уилки? – Шасс-Маре нахмурилась.

– Типу с часами.

– А, ему, – расслабилась она и неопределённо качнула головой: – Лучше бы ты этого не знал. Выбрось из головы. Соблюдай правила, и он тебе ничего не сделает… Ну. Может быть. – Звучало это не слишком обнадёживающе, и Моргана передёрнуло. Вспомнилось тихое: «Помолчи, юноша. И просто поезжай» – и собственная абсолютная покорность затем. – Носи с собой горсть рябины на всякий случай, только выкладывай, если ко мне соберёшься.

– Рябины? – Моргану стало немного смешно. – Как в сказке? А против теней она помогает?

– Не знаю, – досадливо отмахнулась Шасс-Маре. – После войны всё спуталось. Везде слишком много железа. А первыми просыпаются злые чудеса… – Она посмотрела на растерянного Моргана, и взгляд её потеплел. – Не думай об этом. Не твои заботы. Хочешь спросить о чём-то ещё?

Вопросов у Моргана было море – и в первую очередь о тенях, о безликих и о затерянных фрагментах города. Но с губ слетело почему-то совершенно другое: