Такие уничижительные оценки – в стиле Троцкого. Знакомясь, общаясь со многими социал-демократами, запоминая наиболее характерное из состоявшихся разговоров, записывая наиболее интересное в свои записные книжки, он спустя какое-то время, если был подходящий повод, бегло набрасывал эскиз портрета той или иной личности. Как правило, изображая друзей, товарищей из социал-демократов, с которыми общался на протяжении полутора десятков лет, он пользовался лишь темными красками. Я не склонен видеть в этом ни принципиальности, с одной стороны, ни безжалостности – с другой. В то время, к сожалению, многие (если не большинство) руководители большевиков и меньшевиков были не очень обременены соображениями такта. Все они были насквозь «политические люди». Нравственные императивы всегда занимали сугубо подчиненное положение даже в личных отношениях.

Во время своего второго европейского «бивуака», который я назвал раньше «долгим ожиданием», Троцкий активно общался с Кларой Цеткин, Розой Люксембург, Карлом Либкнехтом, Францем Мерингом, Августом Бебелем, Виктором Адлером, Максом Адлером, Рудольфом Гильфердингом, Эдуардом Бернштейном, Джеймсом Макдональдом, Отто Бауэром, Карлом Реннером, Христианом Раковским, Фрицем Платтеном, Жюлем Гедом, Эмилем Вандервельде, Филиппо Турати, другими видными социал-демократами того времени. Даже краткий перечень фамилий этих мыслителей, практиков, политиков, общественных деятелей свидетельствует о том, что Троцкий являлся уже такой политической фигурой, которая была «вхожа» в круг этих личностей. Троцкого знали и ценили за остроту и живость ума, энергию, самостоятельность суждений, широту взглядов, безбоязненную способность делать прогнозы и, не в последнюю очередь, за явную близость к европейской культуре. Венский «постоялец» был своим человеком в этих кругах.

Троцкий много писал, читал, ходил по библиотекам, и, нужно сказать, за эти годы он сильно вырос в общеобразовательном отношении. У него даже было желание сдать экзамен за курс Венского университета, но ему не захотелось обременять себя формальностями. Он уже знал больше, чем многие профессора. Для Троцкого это было время аккумулирования знаний, энергии, опыта. Иногда русский эмигрант забредал на заседания разных ученых обществ, например, последователей Зигмунда Фрейда. Впрочем, об этом он в январе 1924 года поведал великому физиологу И.П. Павлову в своем письме: «В течение нескольких лет моего пребывания в Вене я довольно близко соприкасался с фрейдистами, читал их работы и даже посещал иногда их заседания… По существу, учение психоанализа основано на том, что психологические процессы представляют собою сложную надстройку на физиологических процессах… Ваше учение об условных рефлексах, как мне кажется, охватывает теорию Фрейда, как частный случай. Сублимирование сексуальной энергии – излюбленная область школы Фрейда – есть создание на сексуальной основе условных рефлексов…»{108} Читая это письмо, можно подумать, что его написал специалист… В Вене Троцкий масштабно расширил свои познания и в области философии, истории, филологии, естествознания. Революционер обладал редкой способностью учиться всю жизнь.

Облик и интеллект Троцкого подтверждал тот непреложный факт, что Россия лежала в Евразии. Большинство россиян того времени все же были больше носителями азиатского и славянского начала, нежели западного, европейского. Здесь дело не в уровнях цивилизации, а в способности к синтезу культур. У людей, долгие годы проживших на Западе, к примеру у Аксельрода, Дана, Парвуса, Плеханова, постепенно космополитические элементы сознания занимали все большее место, вытесняя национальные. Они везде себя чувствовали дома. Такие люди, возможно, легче воспринимают общечеловеческие ценности, но одновременно утрачивают нечто такое, без чего нельзя в полной мере познать боль, горе и надежды собственной родины. Для Троцкого европейский «котел», где он основательно «выварился», означал рождение способности рассматривать революционные проблемы и задачи своего отечества в тесной взаимосвязи с международным характером социалистического движения. Едва ли идея перманентной революции посетила бы Троцкого, не встреться он с Парвусом, не впитай в себя достижений социал-демократической мысли Запада того времени, не проживи он так долго в Европе.