– Так до диплома четыре месяца, как-то уж перекантуйся?..

– У меня же еще электродинамика не сдана. И термодинамика. Секретарша прикрыла. Я ее за задницу пару раз подержал, обещал досдать… Но перед защитой-то точно раскопают. Ладно, держи краба!

Все-таки пожал напоследок руку, прежде чем грохнуть дверью, – гравитационное поле бывалости все-таки перетянуло. Да, не надо было его уличать в сачкизме, пусть бы уж так и крутил свой холостой коловорот. А секретарша Валя с ее мордовскими скулками и черненькими глазками – она ведь покрывает только несчастненьких, а к наглецам не знает жалости, – не привирает ли Грошев? Правда, у мороженщицы рядом с общагой для него реально всегда на краешке был отложен полтинник…

Нет, с мужиками проще.

Однако и мужики его огорошили. Тарас Бонд-Бондарчук и рыжий Анатоль-Барбаросса, друг напротив друга зеркально опираясь локтями на тугие рюкзаки, объявили, что организовывают свою бригаду, а то тут приходится обрабатывать слишком многих нахлебников: им не нравится принцип «от каждого по способностям, всем поровну». Как будто дружба не дороже этих копеек… Но их, похоже, захватило другое гравитационное поле. Не бабок, это было бы слишком горько, – собственной отдельной силы.

Ну да, зачем тогда и пить на прощанье?

Барбароссе было все-таки неловко, он искательно показал на Олега полусогнутым пальцем и робко предложил:

– Может, Севу возьмем, он может темп давать? – но Бонд не услышал – он и при своем утином носике умеет быть значительным, еще б ему шевченковские усы…

А кругленький Боря и атлетический Тед прослушали это кощунственное заявление, как будто так и надо, – они тоже, оказывается, выбрали отступничество: у Теда скоро первенство города, а Боря еще из Москвы дал телеграмму Фатиме, она его ждет в общаге, у них там комната.

– Нас на бабу променял? – на перроне, тоже удивительно летнем, попенял ему Лбов, и Боря слегка помариновал его в скорбном взгляде, прежде чем ответить:

– Лбов, почему ты всегда хочешь казаться хуже, чем ты есть? Фатима не баба, она удивительная женщина.

И засеменил вдоль Фатькиных силовых линий под абалаковским рюкзаком размером с него самого.

– Чего там удивительного, – недовольно пробурчал Лбов, – три п…ды, что ли?

Без Галки он уже не запинался – Галку тоже увлекли сепаратистские силы: не хватало-де ей с мужиками по шалманам таскаться, да еще с утра!

– А чего такого? – попытался переубедить ее Лбов. – Сейчас фингал под глазом подрисуем – нормально впишешься!

– Вписывайтесь сами, пока! – и хоть бы улыбнулась на прощанье!..

Вот Лбова и самый злобный клеветник не упрекнул бы в том, что он способен променять друзей на бабу. Прошлой весной в общежитии они с Лбовым лежали брюхом на подоконнике и блаженно пялились на солнечную улицу; внизу проходила стайка высвободившихся из зимних шкур фармацевтичек, и Лбов попросил Олега свистнуть им в два пальца. «Эй, девки, заходите!» – крикнул им Лбов, и одна из них, запрокинув голову, прокричала в ответ: «А в какую комнату?» Лбов ответил, как он выражается, со смехуечками, и тут же забыл. И вдруг минут через пять стук…

У них и брак был гостиничного типа: как она приходила, никто не видел, зато смотреть, как они выходят, все припадали к окнам – Лбов важно вышагивал впереди, а супруга покорно поспешала сзади. Перед шабашкой он отправил ее рожать к себе на Таз, но в какой фазе пребывает ситуация на текущий момент, кажется, не знал и сам Лбов. По крайней мере, супружеские обязанности не помешали ему заглянуть в «Манхеттен» перед тем, как разбежаться.