Водосточные желоба продолжали жалобное «кап-кап-кап».

Я снова позвонила.

– Мистер Сэмбридж, – окликнула я. – Мистер Сэмбридж… вы дома?

Ответа нет.

– Мистер Сэмбридж, меня зовут Флавия де Люс. Я принесла кое-что от викария.

«Кое-что», как мне казалось, звучит более заманчиво, чем «письмо». «Кое-что» может оказаться деньгами, например.

Но я напрасно упражнялась в выборе слов: мистер Сэмбридж не отвечал.

Конечно, можно было просунуть письмо в почтовую щель, но это не метод Флавии де Люс. Синтия дала мне поручение, и я выполню его во что бы то ни стало. Это вопрос чести и, буду честна сама с собою, любопытства.

Я отодвинула заслонку, придвинулась к глазку и увидела крашеную кирпичную стену, в которой был один-единственный крюк, на котором висела широкая куртка вроде тех, которые носят лесники.

– Есть тут кто-нибудь? – произнесла я прямо в глазок. – Мистер Сэмбридж!

Я подергала дверь, ни на что особо не надеясь, но, к моему удивлению, она легко подалась, и я вошла.

Если не считать крошечную прихожую, предназначенную для того, чтобы препятствовать ветру дуть прямо в дом, первый этаж представлял собой одну большую комнату, и было очевидно, что это столярная лавка Сэмбриджа. В воздухе чувствовался запах свежего дерева и зеленого леса.

У окна располагался стол, заваленный ножами, рубанками, пилами и другими разнообразными режущими инструментами: с плоскими, изогнутыми и V-образными лезвиями. Еще там были тиски и клещи разных размеров.

На полке стоял великолепный орел из дуба, еще не законченный. Его огромные крылья распростерлись в стороны, клюв распахнут в безмолвном крике, перья взъерошены, словно он защищает свое гнездо. Это будущий аналой, поняла я, а орел – символ святого Иоанна Евангелиста.

Когда ее установят в церкви, для которой она предназначена, эта птица будет внушать тайный ужас детям, выстраивающимся перед ней в ожидании первого причастия. Может, таков и был тайный замысел. Даже у меня волоски на шее приподнялись.

Без сомнения, мистер Сэмбридж – гениальный резчик по дереву и художник.

Маленькая кухонная плита, раковина с грязной посудой, кран подтекает с таким же «кап-кап», что и водосточные желоба, а на стене ему вторят тикающие часы с кукушкой.

Тик… так… тик… так… кап… тик… так… кап… так…

И так далее.

Стрелки часов показывали десять часов три минуты.

На первом этаже обнаружились несколько книг и погасший камин. Узкая лестница вела на второй этаж.

– Эй! – снова окликнула я, поставив ногу на первую ступеньку.

Должно быть, этот человек необыкновенно крепко спит.

Или он пьян. Все может быть. Пусть даже он вырезает евангельских орлов.

– Мистер Сэмбридж?

Ступенька подо мной скрипнула, и я застыла, но сразу же поняла, что нагоняю страх сама на себя. «Впадаю в состояние», как это именует миссис Мюллет.

Я небрежно фыркнула, чтобы ослабить напряжение. Хозяин, должно быть, ушел и не запер дверь. Вот и все.

Фактически я, конечно же, совершаю противоправное действие – вломилась в чужой дом. Я просто загляну на второй этаж и уйду. Оставлю конверт на столе мистера Сэмбриджа, где он точно его заметит. Может, даже напишу записку, что я заходила, чтобы он знал, кто и когда здесь был. Буду вести себя как положено.

Но все пошло кувырком.

Наверху обнаружилась дверь.

Закрытая дверь.

Есть такой тип людей, для которых закрытая дверь – это вызов, соблазн, брошенная перчатка, и я одна из них. Закрытая дверь – это не просто тайна, которую надо разгадать, это оскорбление. Пощечина.

Любой человек, у которого есть две старшие сестры, скажет вам, что закрытая дверь – все равно что красная тряпка для быка. Это нельзя оставить просто так.