– Пророк, да будет он милостив в своей вечной жизни, неоднократно напоминал мне во время нашей беседы: усомнившийся в том, что я истинный Махди, является вероотступником. Тот, кто противится мне, – изменник и неверный. Объявившие мне войну будут лишены жизни и уничтожены в загробном мире, а их имущество и дети станут собственностью ислама. Моя битва против турок и неверных ведется по приказу самого пророка. Он посвятил меня в ужасные тайны, и одна из самых важных гласит, что все страны Турецкой империи, а также европейцы и прочие неверные, восставшие против Аллаха и его пророка, рано или поздно покорятся нашей священной религии и его законам. Они станут пылью на грязной дороге, мелкой вошью на нашем пути, абсолютным ничтожеством, жалко ползущим в сумраке ночи.

Осман Аталан вернулся в свой шатер, раскинутый в тенистой пальмовой роще на живописном берегу Нила, посмотрел на противоположный берег, где находилась захваченная неверными крепость, и вдруг ощутил страшную физическую усталость, хотя в душе испытывал необыкновенный подъем, будто победу в предстоящем сражении ему гарантировал сам Аллах и его божественный Махди. Он устало опустился на дорогой шелковый ковер из Самарканда, а жены принесли ему кувшин прохладного молока. Когда он сделал несколько глотков, первая жена наклонилась и прошептала на ухо:

– Один человек ожидает тебя, мой господин.

– Пусть войдет, – разрешил Осман. Через порог палатки робко переступил старик с необыкновенно ясными глазами. – А, это ты, голубятник. Рад видеть тебя, – доброжелательно приветствовал его Осман. – Да пребудет с тобой милость Аллаха.

– И я рад видеть тебя, всемогущий эмир, – низко поклонился тот. – И молю пророка, чтобы он ниспослал тебе удачу. – И протянул Осману серого голубя, которого прижимал к груди обеими руками.

Эмир взял птицу и нежно погладил по голове. Та тихо заворковала в ответ, а он быстро развязал шелковый шнурок на ее лапке и снял свернутый трубочкой клочок рисовой бумаги. Развернув его на коленях, прочитал и злорадно ухмыльнулся, ощутив, как свалилась с плеч тяжелая усталость. Немного подумав, он более внимательно перечитал последнюю строчку короткой записки. «Я видел его лицо при свете луны, – говорилось в ней. – Это тот самый франк, которому удалось избежать вашей мести в битве под Эль-Обейдом. Тот самый, известный под именем Абадан Риджи».

– Позовите всех моих аггагиров и оседлайте Хумумайю, – решительно приказал он. – Мы отправляемся на север. Мой давний враг сам пришел к нам. – Слуги опрометью бросились исполнять приказ хозяина.

– Слава Аллаху, что не придется прочесывать пустыню Монассир вдоль и поперек, – поделился Осман своими мыслями с Хасаном бен Надиром и аль-Нуром, которые стояли у входа в палатку и ждали, когда слуги приведут им лошадей. – Нам известно, когда и где он переправился через брод, и осталось только одно место, куда он стремится.

– От переправы до того места, куда он сейчас направляется, чтобы добраться до Хартума, не меньше двухсот пятидесяти миль, – резонно заметил аль-Нур.

– Это хороший и выносливый воин, – добавил Хасан бен Надир. – Мы видели его во время сражения под Эль-Обейдом и знаем, на что он способен. Он постарается ехать как можно быстрее и в конце концов погубит своих верблюдов.

Осман кивнул в знак согласия, поскольку хорошо знал человека, за которым так долго охотился. Конечно, Хасан прав: тот ни перед чем не остановится и до смерти загонит своих животных.

– Дня через три, максимум четыре этот человек сам попадет в нашу сеть, как маленькая рыбешка.