Когда-то пророк был таким же стройным и мускулистым, как и сидевший напротив него воин. Но отшельничество давно закончилось. Теперь Махди стал духовным вождем нации, избранником Аллаха. Прежде он не признавал обуви и сознательно лишал себя мирских удовольствий. Всего годом ранее жители Судана с восхищением шептались, что Мухаммед Ахмед еще ни разу в жизни не испытал тех радостей, что дарит мужчине женское тело. Сейчас Махди никто не назвал бы девственником: его гарем состоял из сотен красавиц, добытых в результате многочисленных побед на поле брани. К нему первому приводили прекрасных пленниц. Эмиры и шейхи слали пророку в дар очаровательных в своей наивности девушек, и в силу высших политических соображений Мухаммед Ахмед никогда не оскорблял дарителей отказом. Количество жен и наложниц пророка перевалило за тысячу, но каждый день в гарем прибывали новые. Женщины завораживали, в их обществе Махди проводил почти все свободное время.

Наложницы теряли голову от его статной фигуры и тигриной грации, с которой Махди двигался, от исполненного внутренней силы лица, знаменитой фальи и улыбки, способной скрыть любые эмоции этого незаурядного человека. Женщинам нравился исходивший от пророка запах, их завораживало похожее на птицу родимое пятня на щеке пророка и заставляло трепетать его могущество и богатство: сокровищница в Бейт-эль-Мале была полна золотых слитков, драгоценных камней и банковских билетов чужестранцев. В гареме часто звучала песня: «Наш Махди – это солнце в небесах, это вода, струящаяся меж берегов Нила».

Отставив кубок, Махди протянул руку. Тут же одна из невольниц преклонила колени, чтобы вложить в нее горячую влажную салфетку. Мухаммед Ахмед приложил ее к губам, удаляя остатки шербета.

Позади него на такой же точно кушетке сидел халиф Абдуллахи – красивый мужчина с тонкими чертами и орлиным носом. Лицо его чуть портило множество мелких вмятинок, следов перенесенной оспы. Характером Абдуллахи походил на леопарда: натуре его были свойственны жестокость и коварство. Эмир Осман Аталан не боялся ни свирепых хищников, ни людей – за исключением тех двоих, что видел перед собой. Они заставляли его душу трепетать от благоговейного ужаса.

Поведя изящной, почти как у женщины, кистью, Махди указал на противоположный берег Нила. Одиноко стоявшую на парапете форта Мукран фигуру мог различить даже невооруженный взгляд.

– Это Гордон-паша, – процедил пророк. – Живое воплощение сатаны.

– Я принесу вам его голову еще до начала праздника Рамадан, – отозвался халиф Абдуллахи.

– Если только тебя не опередят неверные. – Голос Махди звучал мягко и вкрадчиво. Повернув голову к Аталану, он добавил: – По докладам лазутчиков, армия неверных уже вы– шла в поход. Флотилия их судов движется по реке на юг в расчете спасти осажденного противника от моей справедливой кары.

– Но пока они вынуждены ползти со скоростью хамелеона, – уточнил Абдуллахи. – А вот стоит им миновать пороги, достичь излучины под Абу-Хамедом, и ветер станет для них попутным, да и встречное течение ослабнет. Тогда суда прибавят хода, раз, я думаю, в шесть. К Хартуму они подойдут еще до спада воды в реке, мы же не сможем атаковать город, пока Нил не отступит, чтобы открыть нам линию обороны Гордона-паши.

– Пошлешь половину своих воинов под водительством наиболее доверенных шейхов на север. Пусть остановят неверных на подходе к Абу-Кли. – Махди в упор посмотрел на Аталана, и лишь усилием воли тот заставил себя выдержать пронизывающий взгляд. – Сумеешь доставить сюда уши моего врага, эмир?