— А выручка? — жалобно спросил Бодун.

— Я взял, сколько нашел. И не ной: на первый месяц хватит, а там что-нибудь придумаем. Не так-то просто было копаться у Ригла, когда там все по колено кровищей залито, а сам он… в жизни такого не видал и надеюсь, никогда больше не увижу. Весь пол заблевал, да и сейчас еще подкатывает. Но главное, что никто ведь не услышал ни звука! Не заподозрил даже, словно этот урод его сонным застал! Сверху навалился да и вырвал глотку! А потом все остальное, куда морда пролезла! Если б я сейчас не пошел проверять…

— А если трактирщик узнает?

— Не узнает, — хищно усмехнулся Ирал. — По крайней мере, до тех пор, пока потолок не протечет. Я там дверь заклинил, когда уходил, а вылезал и вовсе через окно, чтоб не светиться зря. Этого времени нам хватит до того, как он всполошится. Ты все взял? Тогда топай! Еще неизвестно, сколько этот урод за ночь народа положил, но я не собираюсь дожидаться, пока сюда нагрянет городская стража.

По земле гулко простучали копыта, скрипнула потревоженная створка ворот, снаружи донеслись незнакомые голоса, что-то стукнуло и заворчало, но вскоре все стихло.

Я обреченно прикрыла глаза: значит, все-таки убил… как минимум двоих, а может, и больше. У оборотня ведь ночь была в запасе, чтобы отвести душу. И сотни беспомощных, беззащитных против его гнева горожан. Скольких он загрыз? Десятки? Сотни, пока не успокоился? И ведь это я его выпустила… Двуединый, неужели правда?!

— Нет, — простонала я, сползая с разворошенного сена. — Он же обещал… обещал мне…

Я рухнула на колени, закрыв лицо руками и страшась даже подумать, что мог натворить в сонном городе свирепый хищник. Несколько минут так сидела, раскачиваясь и пытаясь прогнать мелькающие перед глазами жутковатые картины, потом со вздохом медленно отняла ладони… и замерла, наткнувшись на распластавшее в стороне тело: оборотень лежал, обессилено вытянув лапы и уткнув страшную морду в набитый сеном тюк. Массивный, всклокоченный, с потеками алой крови на черных боках..

Я увидела лишь спину и часть правого бедра, покрытых бесчисленными рубцами, на которых только-только начала пробиваться новая шерсть, и с жуткими, совсем свежими ранами, где еще сочилась сукровица и с жужжанием вились крупные мухи. Глаза зверя оказались плотно зажмуренными, пасть слегка приоткрылась, демонстрируя кончики клыков и сухой язык. Черный нос не шевелился. Обгорелые и безжалостно оборванные усы — тоже. Левое ухо оказалось сильно обожжено и покрыто кровяными корками. На мощной шее шерсть свалялась клочьями и безобразно топорщилась, а длинный хвост неподвижно упал на доски… Ох, сейчас он казался намного крупнее, чем в клетке! Здоровенный, просто огромный и невероятно сильный зверь, который каким-то чудом принес меня сюда, спасая от разъяренных подельников Ригла, а теперь медленно умирал в каких-то двух шагах!

Я охнула и торопливо подползла ближе, боясь самого страшного, но оборотень, к счастью, оказался жив — исхудавший бок вяло приподнимался и опускался в такт тихому дыханию, тонкие соломинки возле крупной морды незаметно колыхались. Могучие лапы он устало разбросал, когти наполовину втянул, израненные подушечки чуть поджал, чтобы не касались пола, но на мое осторожное покашливание даже не дрогнул.

— Эй… ты как?

Он не пошевелился.

— Э-эй?..

Не получив ответа я, поколебавшись, осторожно тронула клыкастую морду: черный нос оказался горячим и очень сухим. Скверно. Потом я осмелилась его погладить, стараясь не задеть свежих ран. Но ответа и тогда не получила. Быстро огляделась, ища хоть какие-то признаки грядущего превращения (день все-таки! А он все еще зверем!), но совершенно неожиданно наткнулась на горку аккуратно откусанных крысиных хвостиков и почувствовала, как что-то радостно екнуло внутри.