Веда была права, когда говорила, что я ничего не знала о боли до встречи с этим мужчиной, до этого похода. Зато теперь, кажется, знала все, я больше не боялась новой, я вдруг приняла в себя знание о том, что все равно уже ничего не починить. И стараться сделать это – лишь тратить впустую время.

– Почему ты спас меня? Ведь мог бы этого не делать, – спросила я того, кто сам в диалог вступать не желал. Мне негде спать, мне нечего есть, невозможно помыться, сменить одежду. Просто я – пылинка во Вселенной – и просто земля под ногами. Вот такие простые составляющие уравнения. Никогда еще я не чувствовала себя более бездомной, нежели теперь.

Не знаю, хотел ли Сидд отвечать, но ответил после молчания:

– Ты «компас».

Он врал. И знал о том, что я об этом знаю.

– Утром ты смотрел, как я запускаю поисковое заклинание. Ты сделал магический слепок формулы. И ты в этом хорош.

«Я больше не нужна тебе как компас».

Увы, это так. Теперь он мог отыскать Мэйсона без моей помощи.

Мой спутник не стал делиться мыслями, достал банку с перловкой, отыскал походную сковородку, приладил её над костром и вдруг задал встречный вопрос:

– Ты когда-нибудь подходила так близко к краю, как сегодня?

Он про черный колодец.

– Нет.

Думала, не станет прояснять, но Инквизитор все-таки желал это знать.

– Что заставило тебя отступить?

Трусость? Нет. Страх? Нет. Кьяра? Нет, даже не она.

– Просто в самый последний момент, – ответила я честно, – под всей этой шелухой, ты хочешь остаться для себя кем-то.

Остаться кем-то в собственных глазах, даже если призрачная власть очень близко, даже, если она дразнит тебя триумфальным звоном будущих черных побед.

– Почему, – спросил он, когда выложил на сковороду разогреваться кашу, – старшие мары не учат младших управлять силой? Так было раньше.

Запах дыма успокаивал, он был в этой глуши чем-то родным, знакомым. Я допила воду.

– Не знаю, как было раньше, но теперь мы должны сами. Каждая. И пока выбор в какую-либо сторону не сделан, нас… «носит».

Сидд взглянул меня непонятно, очень длинно, а затем изрек:

– Этот твой… необузданный потенциал или убьет кого-то еще, или тебя саму.

– Рада, что ты в меня свято «веришь», – отозвалась я с желчью – холостой, впрочем.

Никаких больше споров, никаких перепалок, в них попросту нет смысла. Пусть он поест, после я лягу прямо на земле возле костра. Может, земля прогреется, может, нет. Если простыну, Инквизитор запитает, прикажет излечиться, бояться уже нечего и незачем. Просто минута покоя перед далеким или близким концом.

Половину разогретой каши он переложил в крышку от сковородки, саму сковородку с обернутой тряпицей ручкой протянул мне.

Я лишь покачала головой – не хочу есть. Ничего больше не хочу.

Но сковорода не исчезла, продолжала висеть перед носом.

И этот знакомый уже взгляд – «не заставляй меня приказывать». Он не хотел ворошить угли нашего гнева тоже, не хотел дуть на присыпавший их сверху пепел.

– Ешь.

Он хотел, чтобы я шла дальше, чтобы дошла. На это нужны были силы – я взяла сковороду.

Минут десять спустя, когда посуда была сполоснута водой и уложена обратно в сумку, Сидд разулся у полога, исчез в палатке. Я легла прямо на землю – ни мыслей, ни чувств. Перед глазами оранжевые переливы; пусть приползает туман, пусть приползает что угодно – мне было все равно.

А еще через минуту послышался шорох, тент был отодвинут ладонью – Инквизитор смотрел на меня хмуро и ровно, продолжая держать открытым вход. И этот взгляд: «Тебе требуется особое приглашение?»

Я хотела съязвить: «Хозяин уже не может спать без рабыни?», – но поняла, что лучше промолчать. Можно остаться тут, можно просто закрыть глаза. Но я, почему-то не испытывая ни восторга, ни стыда, ни благодарности, поднялась с земли и двинулась к палатке.