– Легче… легче… ты же зажатая вся… – нервно стуча каблучками по неровному паркету, Марина подошла к ней, вцепилась в худые плечики и качнула. – Вот, смотри, как статуя… отсюда и звук пишущей машинки…

Смущенно улыбаясь, девочка качалась в Марининых руках. Красный пионерский галстук трясся на ее плоской груди.

“Я индюк – красные сопли…” – вспомнила Марина и улыбнулась.

– Ну, давай по-хорошему. Свободно, ясно, следи за счетом. Раз, два, три, четыре, раз, два, три, четыре…

Девочка принялась играть, старательно поднимая брови.

За окном посверкивала частая капель, широкоплечий дворник в ватнике, платке и юбке скалывал с тротуара черный блестящий на солнце лед.

Прелюд незаметно сбился на вальс.

– Снова-здорово. Ну что с тобой сегодня, Света? – Марина повернулась к ней. – Метроном есть у тебя дома?

– Нет…

– Купи. Если так считать не в силах – купи метроном.

Ученица снова посмотрела на свои ногти.

За стеной кто-то барабанил этюд Черни.

– Давай еще раз. Успокойся, считай про себя, если ритм держать не можешь…

Марина взяла с подоконника свою сумочку, открыла, нашарила “Мишку” и стала разворачивать, стараясь не шелестеть фольгой.

“Пролочку грех отвлекать. Не конфетами едиными сыт человек… впрочем, они их теперь жуют, как хлеб…”

Из-за красного кругляшка пудреницы торчал краешек сложенной клетчатой бумаги. Марина вытянула его и, жуя конфету, развернула. Листок косо пересекали расползающиеся строчки круглого, почти детского почерка:

Марина улыбнулась, поднесла листок к лицу.

Строчки расплылись, бумага, казалось, пахнет мягкими Сашенькиными руками. Чего бы ни касались эти порывистые руки – все потом источало светоносную ауру любви. Марина вспомнила ее податливые, нежно раскрывающиеся губы, неумелый язычок, и горячая волна ожила под сердцем, вспенилась алым гребнем: сегодня Сашенька ночует у нее.

Прелюд кончился. Ученица вопросительно смотрела на Марину.

– Уже лучше. Теперь поиграй нашу гамму.

Марина спрятала листок и вдруг наткнулась на другой – знакомый, но давно считавшийся потерянным.

– Господи… как это сюда попало…

Девочка заиграла ми-мажорную гамму.

Этот листок был совсем другим – аккуратным, надушенным, с бисерным изысканным почерком:

Марина усмехнулась и вздохнула. Это писала Нина два года назад…

Поразительно. Оба стихотворения посвящались ей, в них говорилось в сущности одно и то же, но как далеки они были друг от друга! От неумелого Сашиного исходило тепло искреннего любовного безрассудства, когда при мысли о любимой сердце останавливается в груди, а мир дрожит и рассыпается калейдоскопической зыбью. Второе стихотворение источало холод рассудочного ума, цинично взвешивающего сердечную страсть, отринувшего Случай, как опасность потери своего Эго.