– Отлежишься и к обеду станешь, как новенькая, – сказал Тьерр, вынося Таню на яркое утреннее солнце. – Тебя пытались отравить очень редким ядом, так что не вздумай взять хоть кусок не из моих рук! В тебя я влил гигантскую дозу сильнодействующего средства, пары капель его хватает, чтобы здоровая собака стала рекордсменом по продолжительности и скорости бега, а полумёртвая начала танцевать, так что скоро будешь бодра, как никогда раньше. Очень прошу, постарайся мирно лежать до моего возвращения и притворяться больной и слабой! Ты меня понимаешь?

Желтые глаза заглянули в самую душу Тани, и она вдруг осознала, что действительно всё понимает! Прям каждое словечко понимает! От потрясения Таня громко взвизгнула, завертелась, и Тьерр чудом не уронил её.

– Тихо! – прикрикнул он и напомнил: – Болеешь. Лежишь тихо. Лежишь там, где положу! Пьёшь лишь ту воду, что принесёт Маркус!

Таня послушно замерла в его руках, часто моргая и чувствуя, что из глаз её градом катятся слёзы.

– Понимаешь? – прошептал Тьерр и Таня кивнула, а потом вспомнила жесты мира Маэль и постаралась повести плечами.

Кажется, её тоже поняли: глаза Тьерра полыхнули жёлтым огнём.

– Поговорим, когда вернусь, – пообещал он.

К ним приблизились шаги, пахнуло запахом Люка и синеглазый хозяин Тани с тревогой спросил:

– Она плачет? Ей больно?!

– Всё пройдёт, ей надо отлежаться. Лорд, я ухожу на охоту, за Мией присмотрит Маркус, если он вам не нужен.

– Нет, не нужен. Пусть сторожит покой моей собачки, пока она не придёт в себя.

Таню положили на теплую травку пригорка у собачьих вольеров и оставили выздоравливать и радоваться долгожданному чуду понимания речи людей.

День вступил в свои права, разлив по зелени солнечные блики. Таня нежилась в тёплых лучах, блаженствуя от каждого произнесенного рядом и понятого ею слова. Пусть все разговоры слуг сводились к кормежке собак и уборке их вольеров, к бесконечному и пустопорожнему обсуждению инцидента в склепе, безосновательным гипотезам, кто и зачем залез в усыпальницу! Пусть, главное – она всё-всё понимала, и это было прекрасно! Она чувствовала себя, как внезапно обретший слух глухой, или как умственно отсталый инвалид, вдруг ставший полноценным.

Стоило Тьерру уехать на охоту, как к собакам с плановым осмотром нагрянул ветеринар. Он подошёл и к Тане, с любопытством ощупывая её и приговаривая:

– Как ты себя чувствуешь, рыжая красавица? Неужели тебя правда вчера отравили? Я так и не нашёл никаких отравляющих веществ во вчерашних пробах. Дай-ка возьму капельку твоей крови и слюны на анализ – очень мне любопытно, что за противоядие дал тебе Тьерр. Или он вовсе ничего тебе не дал, а то был просто эпилептический припадок, как я и говорил: уж больно быстро ты поправилась и сегодня у тебя никаких признаков отравления нет, только слабость. К слову, лорд Микэль придерживается того же мнения, что и я.

«Вы можете придерживаться какого угодно мнения, Тьерр куда больше вашего смыслит в собаках. Я плохо помню, что со мной происходило, но в самом начале по животу разлилась резкая боль и поднималась желчь к горлу, а это больше похоже на симптомы отравления, а не какой-то болезни. Бедные животные, как вас лечат, если вы ничего объяснить врачу не можете? Мне повезло, что Тьерр вовремя вмешался, а то так и померла бы с неверным диагнозом», – думала Таня, милостиво позволяя ветеринару нанести на кожу обезболивающий гель и взять кровь на анализ.

Действия ветеринара контролировал топчущийся рядом Маркус, а когда врач закончил осмотр, помощник Тьерра принёс Тане чистой воды и с сочувствием произнёс при этом: