– Знаток чего? – не поняла я.

– Всего, – хмыкнул Зарецкий, – Витя член местной команды «Что? Где? Когда?», участвует во всевозможных викторинах на эрудицию, получает призы, в том числе денежные. Думаю, он рассчитывает на тучное наследство, ждет, когда папаша тихо отправится на кладбище. Его отец живет один, Иннокентий Ефимович вдовец, второй раз не женился, детей, кроме чрезмерно умного Вити, не имеет. Краем уха я слышал, что бизнесмен выпер отпрыска из дома за потрясающую лень, за откровенное нежелание работать вообще и на фамильной фирме в частности. Наш режиссер, как и Алла, учился в Москве, но, в отличие от сестрицы, получил диплом и состоит в штате «Кинофабрики». До перестройки в Нижнегорске существовало огромное предприятие, выпускавшее какие-то трубы, а Гидрозавод возник неподалеку как место, где селились его рабочие и ИТР. В конце восьмидесятых производство закрылось, народ побежал кто куда. А в самом начале девяностых Григорий Васькин скумекал: страна скоро поднимется из разрухи, значит, обязательно будет развиваться кинопроизводство, а до Нижнегорска от Москвы менее двух часов лета. Бизнесмен купил руины завода, переделал бывшие цеха в съемочные павильоны, и теперь Гидрозавод с Нижнегорском живут за счет местной «фабрики грез», куда хлынул поток артистов, операторов, режиссеров, художников и прочих специалистов киноиндустрии. Аборигены держат частные гостиницы, сдают приезжим квартиры, открыли ресторанчики, работают гримерами, костюмерами, осветителями, играют в массовках. Олег Николаев женат на Элле. Супругу он привез из Москвы, о ней все в один голос твердят: тихая, милая, даже слишком воспитанная – если случайно кошке на лапу наступит, долго перед ней извиняется. Элла служит в пиар-отделе «Кинофабрики».

Мой работодатель потер затылок.

– Геннадий Петрович, зять Елизаветы Гавриловны, кормил всех своих домочадцев. Когда он умер, для семьи настали черные дни – дом большой, содержать его непросто, на одном электричестве разоришься, а из домашних только Элла и Олег регулярно зарплату получают, причем оклады у них невелики. Надо было бы остальным ленивые задницы от диванов оторвать, но они не желают. Катя по-прежнему изображала из себя Шанель и Дольче с Габбаной, Алла бегала по маршруту: фитнес-косметолог-стилист, готовилась к очередному конкурсу красоты, Виктор участвовал в викторинах. Вдова, Нина Анатольевна, впала в депрессию. И тут всех приструнила бабка, Елизавета Гавриловна, которой, кстати, на днях стукнуло девяносто. Уникальная женщина, героическая, просто легенда! По национальности она пуштанка.

– Никогда не слышала о такой, – удивилась я.

– Россия огромна, я сам о пуштанах ничего не знал, – сказал Иван Николаевич. И продолжил: – Григорий Васькин, владелец кинофабрики, устроил мне экскурсию в музей и тебя туда отведет. Он тоже пуштан, Комани для него… слов не подберу… ну, как Ленин для октябренка. Понимаешь?

– Кто такие Комани? – растерялась я.

– Это девичья фамилия Елизаветы Гавриловны, – пояснил Зарецкий. – Давай коротенечко введу тебя в курс дела…

Пуштаны – малочисленный народ, который селился кучно в одном районе на границе с Китаем. Пуштанов, занимавшихся сельским хозяйством, было несколько тысяч человек, они сохранили свой язык, письменность, обычаи, жили замкнуто, никому не мешали. Но в сорок шестом году Сталин решил, что пуштаны предатели. Дело в том, что никто из них во время Великой Отечественной войны на фронт не пошел – им религия не позволяла оружие в руки брать, вот вождь и решил с пуштанами разобраться, направил в глухомань сотрудников МГБ