— Марина Генриховна, — зову учительницу.

— Не сейчас, Лина, — а у самой нос на сцене.

— Пусть рыбкой в следующий раз будет Миша — он же рыжий! Золотой!

— Хорошо- хорошо, Лина, — она по-прежнему не смотрит на меня.

— А кем тогда будешь ты? — вклинилась Диана.

— Просто Линой, которую никто больше не мучает со своими дурацкими желаниями. Голова от них болит, — осторожно, чтобы не повредить причёску, чешу голову подушечками пальцев.

Васильева смеётся.

— Рыбка! Рыбка! — слышу зов Миши.

«Старуха», Леночка Баранова забегает в закулисье, а мои руки-плавники снова в деле и несут меня на сцену.

— Чего тебе, Миша, надобно? — вопрошаю.

— «Старче!» — шипит Марина Генриховна из-за шторы.

— Старче-Миша, чего тебе надобно?

***

Субботнее утро не радовало. Экран телефона издевательски сообщает мне, что уже полдень. Давно я ещё так долго не проводила время в постели — даже в выходные. Всё потому что вернулась я уже во втором часу ночи. К счастью, Диана уже спала, и на меня не посыпались любопытные вопросы о прошедшей вечеринке, которую я покинула сразу после ухода Глеба. Чёртов «Кот в сапогах» встряхнул мои мысли так, что я ещё долго беспокойно вертелась в кровати в бессильной попытке найти ту удобную позу, что позволила бы мне погрузиться в глубокий сон.

Со стороны кухни я слышу некий погром. Возможно, Васильева снова предпринимает попытку испечь морковный пирог. Он совсем ей покоя не даёт, ведь это любимое блюдо, что готовит её мама. Есть такой пунктик для сильной и независимой женщины в понимании Дианы: научиться самой готовить так, чтобы это было похоже на материнскую стряпню. Так что в нашей квартире главный повар это Васильева, а я помощник, мешающийся у неё под ногами и лезущий под руку. В общем, чтобы сберечь руки и ноги подруги, я просто не суюсь больше в царство кастрюль и прочей кухонной утвари.

— Пахнет неплохо, — хвалю старания повара при входе в кухню. Она как раз накладывает себе в тарелку только что приготовленный омлет, от которого ещё пар валит столбом.

— Решила ограничиться тем, что у меня точно получится, — Васильева садится за стол с вилкой наготове. — Я не слышала когда ты пришла. Всё нормально? Выглядишь не очень.

— Вполне, — беру себе тарелку и накладываю свою порцию обеда, жадно вдыхая запах еды.

— Сегодня суббота. Справишься?

По субботам я делаю генеральную уборку по квартире. Кому кастрюля, а кому швабра — без дела никто не останется.

— Виноградный сок не смог лишить меня сил, — усаживаюсь за стол напротив Васильевой. В окно позади неё ярко светит солнце, из-за чего её пушистые волосы словно светятся, придавая всему облику ангельский вид.

— Что же тогда так повлияло на твои синяки под глазами и помятый вид?

В голосе Дианы слышится скепсис. Она просто не любит, когда люди ведут себя, как она говорит «не правильно».

— Мысль о том, что, кажется, я трусишка. Заяц, а не рыбка.

— Ой, ты бы ещё вспомнила как тебя в младенчестве бабушки, тёти и мамины подруги называли, сюсюкая с тобой! Почему трусишка? Это как-то связано с тем парнем?

— О, да.

Я коротко рассказываю ей события прошедшей ночи, надеясь услышать что-нибудь, что поможет мне пережить неловкость за себя и свои действия. Да и просто чтобы выговориться.

— Может, — говорит Диана, — ты и правда его обидела. Похоже, что действительно понравилась. А он тебе?

— Он красив.

— Эх, ты... — сочувствующий вздох. — Похоже, ты жалеешь. Почему струсила?

— Не знаю... Это было неожиданно. Всё это.

— Трусишка и есть.

— Я и говорю.

— Но с «Золотой рыбкой» забавно вышло, — добавляет с усмешкой Диана. — Помнишь, как я с Барановой дралась? Меня родители потом жёстко отругали, когда узнали про драки в тот вечер.