– У нас был приватный разговор прямо перед тем, как он умер, – только и говорит она.

– О чем? – Я знаю, что я груба с ней.

Внезапно она поднимает на меня глаза, и я вижу, что они горят страстью.

– Я дала клятву, – взрывается она. – У него была ко мне просьба, и я поклялась ее исполнить.

– Что ты пообещала?

Но она уже прикрыла глаза и снова опустила взгляд, пряча тайну. Она скрывала от меня последнюю волю моего брата.

– Non possum dicere, – отвечает она.

– Что? – Я встряхиваю ее, словно она маленькая девочка, и я уже готова отвесить ей оплеуху, чтобы добиться послушания. – Говори по-английски, глупая!

В ответ я снова натыкаюсь на мечущий искры взгляд.

– Я не могу, – говорит она. – Но будь уверена в том, что я выполняю его волю и всегда буду исполнять то, что он попросил. Я поклялась.

Ее решимость выбивает меня из колеи. Я не могу убедить ее рассказать мне все и заставить не могу.

– В любом случае тебе не стоит бегать здесь и устраивать шумные игрища, – цежу я. – Бабушке это не понравится, и наша мать нуждается в покое. Вы и так уже могли ее разбудить.

– Она беременна? – тихо спросила она. Разумеется, это ее не касалось, и матери не пришлось бы рожать еще, если бы Артур был жив. Конечно же, именно Екатерина была виновата в том, что мать измучена и вынуждена отправиться в еще одно уединение, чтобы выносить ребенка.

– Да, – напыщенно заявляю я. – Как и тебе следовало быть. Мы послали за тобой в Ладлоу повозку, чтобы тебе не пришлось ехать верхом на тот случай, если бы ты оказалась беременной. Мы позаботились о тебе, но, судя по всему, эта забота была напрасными хлопотами.

– Увы, нам этого было не дано, – грустно произносит она, но я настолько одержима собственной яростью, что вылетаю из комнаты раньше, чем догадываюсь уточнить, что именно она имела в виду. Что значит «Увы, нам этого было не дано»?

Не дано чего?

Это был самый плохой день в моей жизни. До этого мне казалось, что ничего не может быть хуже смерти Артура, но теперь, почти год спустя, я потеряла еще и мать. Она умерла при родах, пытаясь подарить отцу и своему королевству еще одного наследника, чтобы заменить того, кого забрала смерть. Разве можно было кем-нибудь заменить Артура! Да одна мысль об этом уже была оскорблением его памяти, и то, что мать попыталась это сделать, – сумасшествием. Она хотела утешить отца и исполнить долг королевы: родить двоих наследников, однако тяжелая беременность завершилась появлением еще одной девочки, поэтому ее попытка оказалась безрезультатной. Я разрывалась между яростью, горем, обидой на отца и Всевышнего, на коварство судьбы, которая отобрала у нас сначала Артура, потом мать, а потом и ее новорожденную дочь. Но ничто не могло разлучить нас с Екатериной. Ну почему ушли те, кто был мне так дорог, а она осталась?

Похороны стали еще одним подтверждением того, что наша бабушка умела устраивать представления. Она всегда говорила, что королевская семья должна сиять перед простолюдинами, как святые на алтаре, в лучах славы. Похороны моей матери должны были напомнить всем, что она была урожденная Плантагенет, выданная замуж за Тюдора. Она сделала то, что должно было сделать ее королевство: подчинилась воле Тюдоров и научилась их любить.

Гроб матери был драпирован черным, а золотая ткань была сложена на его крышке в форме креста. На катафалке над гробом ставят прекрасную статую, изображающую ее, и маленькая Мария думает, что видит саму мать, которая просто уснула и скоро проснется, и что скоро все будет как раньше. Но меня это не трогает, хотя принцесса Екатерина склоняет голову и берет маленькую принцессу за руку. Мне же вся эта чувствительность кажется невыносимой глупостью, присущей всей нашей семье, за исключением бабушки. Мы никогда не сможем стать истинно великими королями, если не избавимся от этих жалких качеств. А теперь еще и отец отрешился от правления, отказывается есть и видеться с кем-либо из нас, даже со мной. Он выглядит таким жалким, что я не нахожу слов, чтобы выразить свое негодование и боль.