9. Глава 9.

Однажды, в жизни каждого настаёт такой момент, когда подходишь к зеркалу, и неожиданно понимаешь, что жизнь уже почти прошла. И начинаешь оглядываться, пытаешься сообразить, а на что ты истратила... Годы.

Для меня таким годом стал восемьдесят пятый. Десять лет ушли выкупом у времени за монастырь. Я так увязла во всём этом, что даже торжественные проводы на пенсию почти и не заметила. Выныривала на поверхность ради встреч с сёстрами, да поездок к Дине.

Наша мать, уже в весьма почтенном возрасте, переехала к сестре.

- Это ж разве дело? Девка в казарме растёт! С мужских рук с младенчества не слезает, - вздыхала она, заплетая непослушные детские кудри в сложные косы и заново начиная рассказывать, уже правнучке, о травах, о помощи которую они могут оказать, как той помощи просить, какую траву где и когда собирать.

- По-моему, Алька это всё слушает как сказку, - кивала я на мать с лисëнком.

- Она хитрая, всё запоминает! Мы уже при ней за языком следим, - смеялась словно помолодевшая с появлением внучки сестра.

Мамы не стало в восемьдесят шестом, и сложнее всего было не принять её уход, всё-таки возраст у неё был уже более чем почтенный, а объяснить трёхлетней малышке, что её ба больше не придёт. Дина рассказывала, что лисёнок ещё очень долго по утрам хватала гребень, расчёсок наша мама не признавала, и бежала в комнату, отданную сестрой маме. И стояла, прижавшись к косяку. Таких кос, как плела наша мама, никто из нас заплетать не умел.

Когда я вернулась после маминых сорока дней, меня ждало странное письмо. Меня приглашали на торжественное освящение Покровского монастыря. Основные работы были закончены ещё год назад. Некоторая оттепель руководства партии в отношении священнослужителей позволила закончить реставрацию именно как церковно-монастырского комплекса. Да и приходили на "служение" тихие и даже незаметные люди. Кто в рясах, а кто и в обычной одежде. Помогать по мере сил.

Навсегда запомнилась встреча в восемьдесят первом году. Я приехала в конце лета, в самый разгар работ. И пожилой, но крепкий мужчина, с совершенно седыми волосами, но удивительно живыми и даже по юношески любопытными тёмными глазами, бодро так перетаскивал в двух вëдрах песок для штукатурки во внутрь зданий.

Работая вместе, мы слово за слово начали разговаривать. И дошли до веры. Он спросил, почему я столько сил трачу на восстановление монастыря.

- Да не знаю я, зачем. Наверное, просто потому, что могу. - Честно ответила я.

Я и сама терялась в догадках, что такого в этих развалинах меня так зацепило.

- А на войне люди подвиги совершали, потому что могли. Кто-то танки останавливал, кто-то жизнь спасал, а кто-то свою фляжку с водой на всех делил. А глоток воды, он иногда обладает невероятной ценностью. - Улыбался работник. - Мир он ведь не у каждого просит, но всегда ровно столько, сколько человек может отдать. А вот захочет ли?

- Это очень странное место, - почему-то искренне призналась я. - Бывшая тюрьма, инфекционка... А здесь даже сейчас чисто и светло, голову поднимешь, и кажется небо рядом. Оно здесь даже в дождь не грозное, а как пуховый платок.

- Благословите, отче! - подошёл к нам Нестор Кузьмич.

Ходить он уже стал не так резво, при ходьбе опирался на палочку. Но умудрялся быть везде, и до всего-то ему было дело и интерес.

- Отче? - удивилась я.

- Патриарх Московский и всея Руси Пимен, - представился мой собеседник.

- Батюшка? А что же вы не в рясе? - хмыкнула в ответ.

- Да на тройке так сподручнее, - не заметил моего ехидства Пимен. - Прослышал вот, что дело здесь делается трудное, но богоугодное. Решил приобщиться.