Тогда Онри попытался отыскать Куна, но того припрягли «изгонять темных духов»: шельмец Драггарни заявил, что болезнь Ее Величества непременно перекинется на ее потомков, если не прогнать неведомую нечисть. Причем для изгнания почему-то потребовались чистейшие бриллианты в количестве двенадцати штук и размером чуть ли не с ноготь каждый и бутылка дорогого вина из королевских запасов. Кун шепнул другу, что один из алмазов полагается ему самому – за молчание. Так что Онри остался один. Почесав грудь, где висел холодящий кожу кулон, он вспомнил, что у него теперь есть третий друг и спохватился, что обещал прихватить ему сувенир.

Немного подумав, Онри решил показать новому знакомому кусочек родной природы: чашки-книжки-одежки наверняка везде одинаковые, ведь их вид определяется функцией, а вот всякие там лютики-цветочки вряд ли будут идентичны потусторонним. Так что, выбравшись в королевский сад, он нагло оборвал ближайшую клумбу, уже немного побитую морозом, но еще живую: кто хватится несчастных незабудок, если сегодня-завтра их все равно засыплет первым снегом?

Букет получился неряшливый и бесформенный, с болтающимися корневищами и несколькими побуревшими от ночных заморозков листами. Онри обкусал стебли снизу и перевязал цветы бечевкой. Те сразу празднично разошлись в стороны, превратившись из веника во вполне достойный букет.

Уже почти донеся свой дар до чердака, Онри спохватился: уж больно все это напоминало свидание. Подумал немного. Сходил в кухонную подсобку за глиняной кружкой с отбитым краем, налил в нее холодной воды и сунул цветы. Вот, так намного лучше: и незабудки дольше продержатся, и на букетик «для любимой» не похоже. Скорее, на ночную вазу, в которую этот самый букетик и сунули, рассердившись на нерадивого любовничка. Еще он прихватил большой сдобный крендель с маком и стащил у зазевавшегося поваренка два пирожка с повидлом – еще горячих и подтекающих начинкой.

У круга Онри все-таки в сомнении остановился. Нехорошо было снова идти туда без друзей. Но он же их звал? Звал. Они пошли? Нет. И что ему теперь, скучать в ожидании, пока они освободятся? Тем более, Ки его, наверное, ждет.

Подумав о своем новом знакомом и вспомнив его светящийся в темноте облик, Онри вздрогнул. Все-таки, было в этом парне что-то жутковатое. Думать о нем было одновременно страшно и интересно: примерно так же, как рассказывать истории про вурдалаков, сидя с друзьями у костра в ночном лесу. Надо бы взглянуть на других его соотечественников: такие же они или попроще? А может, еще страшнее?

Решившись, Онри вернул сбитые вчера кристаллы на свои места. Круг уже привычно загудел и засветился. И стоило только шагнуть в него, как зябкая свежесть осеннего воздуха, что лилась из чердачного окна, сменилась душной затхлостью шкафа и колючим мехом уже знакомой шубы.

Онри осторожно высунул голову из шкафа. Никого не было. Он выбрался наружу, одной рукой прижимая к себе кружку с незабудками, а другой – узел с угощением.

С ночи тут ничего не изменилось, только за окном ярко сияло белое-белое небо. Солнце, стоявшее в зените, тоже почему-то было белым и больно жгло глаза. Онри отвернул от него голову, проморгался и огляделся повнимательнее. Все кругом было черно-белым. Точнее, серым, но не унылым и пасмурным, а сверкающе-серебристым.

Вчера Онри решил, что все дело в ночном освещении, но сегодня окончательно убедился в том, что этот мир был бесцветным. Да, в некоторых предметах угадывался намек на какой-нибудь оттенок: коричневый, голубоватый или красноватый. Но нигде не было ни одного яркого пятна. Ни тебе цветных обоев на стенах, ни дерева, покрытого лаком, ни красочных росписей.