– Знал бы ты, с кем я сплю.

– Я его знаю.

– Нет, ты их не знаешь.

– Их так много?

– Да, они приходят один за другим.

– Черт, я понял, кто это, они к нам приходят одновременно. Тебе не кажется, что люди слишком зациклены на сексе?

– Да, особенно когда им кажется, что это и есть любовь. Или ты про нас? – посмотрела Фортуна на Оскара, будто встретила его впервые.

– Я в общем.

– Мне кажется, он ее к этому и склоняет, – пошутила Фортуна, увидев, как им принесли вина.

– Ты плохо знаешь мужчин, весь интерес только к формам, я же люблю твою душу.

– Разве я виновата, что так прекрасна, – демонстративно поправив прядь и уложив ее за ушко, щелкнула на меня ресницами Фортуна.

– Нет, но зачем всем доказывать, выпячивать красоту наружу?

– Скромность меня угнетает, я хочу крикнуть миру, всем мужчинам как можно громче: я красивая, я прекрасная, сексуальная, если бы не этот ревнивец, могла бы быть с вами.

– Тише, ты можешь спугнуть пару.

– Что же он ей такого говорит, что она постоянно улыбается?

– Читаю по губам: «А что вас больше всего интересует в женщинах: внешность или достаточно содержания?» Он улыбнулся, вращая за талию в руках прозрачный бокал: «Вы правы, стекло привлекательно, но я предпочитаю вино».

– Вдруг она тоже замужем?

– Катастрофа. Тогда у него никаких шансов.

– А если бы он, к примеру, купил еще и цветы? – указала Фортуна ложкой на одинокий цветок, вдавленный в фарфор тарелки, росший под пирогом. Она отрезала себе.

– То есть он все время носил бы цветы с собой, на всякий случай?

– Да, и несколько стихов наизусть.

– Собственного сочинения?

– Само собой.

– Почему бы и нет, если считать, что в этом городе самое больше количество поэтов и психов на душу населения.

– А это не одно и то же?

– Нет.

– А этот на кого больше похож?

– Сразу не скажешь, а спрашивать неудобно, да и небезопасно. Я знаю одного, но это точно не он. Тот выходит каждое утро на набережную, выгуливать каменных сфинксов, которых там установили двести пятьдесят лет тому назад, – смотрел я на официантку, которая уже несла нам пироги.

– Он что, тоже с цветами ходит?

– Нет, с сахаром, – все теребил я в руках пакетик с сахаром, пока тот не порвался и не рассыпался сухим плачем на блюдце.

– Насколько я знаю, сфинксы дрессировке не поддаются, – улыбнулась Фортуна не столько собственной шутке, сколько брусничному пирогу, который уже манил ароматом и хрустящей корочкой своего очарования.

– Да, в отличие от тебя, они не берут из чужих рук, – отрезал я кусок, насадив на вилку, и протянул ей.

– А вдруг она тоже не берет из чужих рук? Скажет ему: «Что это?» – проглотила Фортуна очарование.

– Цветы.

– Я вижу, что цветы. Что это значит?

– Ничего не значит, – отрезал я ей еще пирога.

– Думаешь, если купил женщине цветы, то всё?

– Что – всё? – задержал я вилку в воздухе, когда губы Фортуны уже открылись, и неожиданно спрятал пирог за своими губами.

– Можно с ней все?

– Нет, что ты, – следующий кусочек брусничного лакомства достался Фортуне.

– Я купил тебе еще квартиру, машину, теплые шерстяные носки для зимних, связанных из наших встреч вечеров. А цветы взял на сдачу.

– Мне всегда не хватало мужчины, – пододвинулась Фортуна очень близко, лаская рукой чашку чая.

– Мне – женщины, – взял он в руку ее ладонь.

– Что же мы время теряем? – Она явно была не против.

– Не знаю. – Он сжал ее осторожно.

– Вы же только что мне сказали, что заняты, – посмотрела она тревожно.

– Я соврал. – Он ответил спокойно взглядом.

– Я не поверила, – улыбнулась она.

– Начнем с поцелуев? – губы его шепнули.

– Да, мне бы только стереть помаду, – прижалась она к его сильному телу.